Егор Федоричев с проектом «В ожидании варваров» в галерее fābula
До 3 декабря в ангаре галереи fābula на Нижней Красносельской при поддержке MYTH Gallery и фонда СФЕРА проходит персональная выставка Егора Федоричева — «В ожидании варваров». В экспозиции представлены монументальные живописные полотна художника из одноименной серии. Основной мотив проекта — сжимающееся пространство остановившегося времени, ожидание, что нечто должно произойти, хотя и нет физических предпосылок к этому. В интервью ArtTube Егор Федоричев рассказывает о своем методе работы, о влиянии музыки на его творчество, а также о не самых очевидных сюжетах, которые можно обнаружить в его новой живописной серии.
Мне кажется, это твои самые большие работы. На их фоне даже ангар смотрится каким-то крошечным. Когда ты сюда первый раз пришел, ты сразу понял, что именно так все и будет выглядеть?
Егор Федоричев: По поводу размеров работ не знаю, я с линейкой не ходил и не измерял. Изначально мне скинули фотографии пространства, и я сразу подумал про пейзаж. А когда зашел и увидел воочию, то решил, что все должно выглядеть именно таким образом и нужно не одно или, к примеру, три полотна, а именно два. Вообще первое впечатление самое важное. Видишь, как нужно, и потом сам себе объясняешь, почему ты хочешь сделать все вот так, а не как-то по-другому. Мне не близка история, когда ты придумываешь идею, заходишь в помещение и пытаешься эту идею внедрить туда.
Сколько времени у тебя занимает работа над такими масштабными полотнами?
Е.Ф.: Всю жизнь, наверное… Честно говоря, я не знаю. Много времени. Если говорить только про физическое воздействие на холст, то здесь часть работы я сделал в своей мастерской. Где-то месяц ушел на все, и я помню дни, когда работал с утра до вечера. Обычно я просыпаюсь чуть-чуть до рассвета, поскольку считаю, что утро — самое классное время. И вот, бывало, просыпаешься, еще не рассвело, начинаешь работать, потом смотришь на часы, а ты уже 16 часов проработал и спать хочется.
Ты можешь прямо так забываться за работой?
Е.Ф.: Да, но такое, на самом деле, редко бывает. Включаю музыку и думаю: «Так, сейчас это сделаю и это, потом пойду попью чай». А затем вдруг темнеет. Но не то чтобы я вдохновенно забываюсь в творчестве. Нет, это часто со злостью. В голове все время крутится: блин, сколько еще делать, надо-надо-надо.
А ты обычно создаешь эскизы?
Е.Ф.: Не эскизы, а скорей зарисовки, чтобы просто не забыть. Если говорить про этот проект, то я делал на стене какие-то другие работы, а потом подумал: «А интересно». Взял карандаш, нарисовал квадратик, линию горизонта, несколько палочек. Это набросок идеи. Когда создаешь эскиз, то работа уже как бы готова. Ты сделал работу, пусть она маленькая, но потом переносить ее на холст просто неинтересно, потому что образ сложился. И даже когда ты в голове все уже четко придумал, то, считай, все случилось — и неясно, зачем это делать в каком-то другом материале.
То есть живопись это для тебя живой процесс, который происходит здесь и сейчас.
Е.Ф.: Абсолютно.
Перед началом интервью ты сказал, что часто люди, видя абстрактный экспрессионизм, думают будто бы подобные работы всегда создаются быстро и с использованием больших кистей. В то же время ты по большей части работаешь с маленьким пластмассовым ножичком, и тебе обидно, что многие не понимают, какая это на самом деле кропотливая работа.
Е.Ф.: Да… Я всегда покупаю ножички, как правило, в Ашане, потому что 90 штучек стоят семьдесят с чем-то рублей.
Очень экономно и практично.
Е.Ф.: Но его еще надо подрезать металлическим ножом, чтобы сточить пупырышки, и потом, да, все так аккуратненько таким маленьким ножичком я и делаю.
Если продолжить тему восприятия зрителем твоих работ, то ты в одном из интервью говорил, что очень переживаешь, когда реакция на твои работы — «красиво». После подобной оценки тебе сразу хочется все переделать и уйти из профессии. А что бы ты хотел слышать от людей, которые смотрят на твое искусство?
Е.Ф.: Если честно, я буквально пару недель назад понял, что уже смирился. Я понял это из телефонного разговора с Олей Профатило из MYTH Gallery. Я ей говорил и два года назад, и полтора, и год назад: «Не называй мои работы красивыми». И тут недавно она опять это сделала… И я такой: «Ну ладно, уже не реагирую». Мне сейчас вспомнился Шекспир: «Я видел красоту, но каждый раз понять не мог, что дурно, что прекрасно». Мне хочется больше верить в людей и в то, что под словом «красиво» они могут подразумевать разное, но для меня оно перестало иметь значение. Сказали, а как будто промолчали.
Расскажи, пожалуйста, о чем твой проект в галерее fābula.
Е.Ф.: Это всегда очень сложный вопрос. Мне кажется, когда можно сказать, о чем проект, то он безумно скучный. Надеюсь, я все-таки не такой скучный художник. Отчасти это продолжение того, что я делал. У меня же все взаимосвязано, из одного вытекает другое. Я уже работал с русским пейзажем, и здесь мне показалось логичным продолжить тему. Первый проект с пейзажами был «Немое зарево» в MYTH Gallery два года назад, затем «Акт II. Гилея». Отправной точкой стало стихотворение греческого поэта Константиноса Кавафиса «В ожидании варваров». Очень крутое. Есть несколько переводов, но мне нравится вот этот — в переводе Геннадия Шмакова под редактурой Иосифа Бродского:
– Чего мы ждем, собравшись здесь, на площади?
– Сегодня в город прибывают варвары.
– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
сидят, не заняты законодательством?
– Сегодня в город прибывают варвары.
К чему теперь Сенат с его законами?
Вот варвары придут и издадут законы.
– Зачем так рано Император поднялся?
Зачем уселся он у городских ворот на троне
при всех регалиях и в золотой короне?
– Сегодня в город прибывают варвары,
и Император ждет их предводителя,
чтоб свиток поднести ему пергаментный,
в котором загодя начертаны
торжественные звания и титулы.
– Почто с ним оба консула и преторы
с утра в расшитых серебром багряных тогах?
Зачем на них браслеты с аметистами,
сверкающие перстни с изумрудами?
Зачем в руках их жезлы, что украшены
серебряной и золотой чеканкой?
– Затем, что варвары сегодня ожидаются,
а драгоценности пленяют варваров.
– Почто нигде не видно наших риторов,
обычного не слышно красноречия?
– Затем, что варвары должны прибыть сегодня,
а красноречье утомляет варваров.
– Чем объяснить внезапное смятение
и лиц растерянность? И то, что улицы
и площади внезапно обезлюдели,
что населенье по домам попряталось?
– Тем, что смеркается уже, а варвары
не прибыли. И что с границы вестники
сообщают: больше нет на свете варваров.
– Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
Они казались нам подобьем выхода.
О чем же мой проект? Человек смотрит на горизонт и постоянно чего-то ждет. Ждет, что кто-то появится, решит его задачи, проблемы или изменит жизнь. Сегодняшний человек мне таким и видится. Он ждет-ждет-ждет, когда же придет хоть кто-то, кто все изменит. Сам же человек бездействует. Проект о том, что мы смотрим на этот горизонт, ждем, а пространство сжимается, изменяется. Оно не уничтожает нас, а закутывает в свою систему, в свое поле.
Ты используешь необычные материалы для своих работ, например, битумную массу (продукт выветривания нефти). Она есть и тут. Какую роль битум играет в твоих художественных практиках?
Е.Ф.: Я использую его символически и специально, а вовсе не потому, что по моим критериям это красиво или просто подходяще. Меня очень интересует тема ресурсной экономики, на которой держится почти весь мир. Целые государства из нефти, но этот ресурс закончится, и он очень сложно возобновляем. Нужно гораздо больше времени, чтобы он восстановился, чем, может быть, проживут все государства на планете. И человек не подготовлен к этому концу. Поэтому я использую здесь нефть, которая и сжимает пространство ожидания, когда мы ждем, что что-то произойдет. Вот эта уверенность в бесконечности она тебя и сжимает.
Про тебя пишут, что ты разрабатываешь собственный стиль «интуитивной археологии». Можно ли это считывать так, что ты активно используешь найденные предметы, которые так или иначе отражают время, сегодняшнее или уже минувшие дни, и внедряешь их в свою живопись, в инсталляции, как бы консервируешь их в своем искусстве? Или тут нечто большее?
Е.Ф.: Этот текст про интуитивную археологию кто-то написал в каком-то дремучем году, может быть, это был 2018 год, когда у меня не было денег. Меня еще мало кто знал, и я рыскал по помойкам в поисках материала. Искал рекламные баннеры, концертные афиши. Я и сейчас рыскаю, но тогда других вариантов у меня просто не было. И все, что ты сейчас сказала, в те времена действительно работало. Сейчас же смешно, что мне, к примеру, предлагают где-то сделать выставку и потом такие: «А зачем тебе деньги? Ты же на помойке там что-то найдешь». А ты говоришь: «Вы знаете, совсем нет». Подобный подход никогда не был для меня принципиальным, просто жизнь вынудила. Вместе с тем я продолжаю использовать найденные объекты. Например, живописные полотна, представленные здесь, состоят из коллажей пейзажей русских классиков: Алексея Саврасова, Ивана Шишкина и ряда других. Мы с Анной Малютиной не пишем в тексте к выставке об этом, потому что история с коллажами отвлекает от основной идеи, но все равно она важна в этом проекте, потому что я говорю еще про исторический слой тоже. Вот эллин смотрит куда-то вдаль, но не на горизонт. Он смотрит в какое-то прошлое. То, как сегодня подается прошлое, — это гиперактуальный материал. Я продолжаю работать с историей и, по сути, это и есть интуитивная археология как, когда я искал материал на улице. Просто в случае с нынешним проектом я искал необходимый мне материал в библиотеке.
Ты, кстати, раньше говорил, что самые классные проекты делаются «на коленке» и с нулевым бюджетом. Ты бы и сейчас под этим подписался?
Е.Ф.: Вот скажешь так один раз, потом приходится объясняться. На самом деле, отчасти да, бюджет не является определяющим. Этот же проект можно сделать и по-другому. Опять же найти материалы где-то там на улице. Но, конечно, он был бы каким-то другим. Иногда ты что-то делаешь, потому что не можешь сделать так, как хочешь, а иной раз думаешь: «Блин, я уже столько раз делал что-то исходя из того, что найду, а почему бы не попробовать использовать качественные материалы?» В той фразе, которую ты процитировала, я имел в виду немножко другое. Раз ты берешься за проект с нулевым бюджетом, то ты уверен в том, что его необходимо сделать. Тут некомфортно, ничего нет, ты за это еще и ничего не получишь, но почему-то вот тебя тянет его сделать. Нет денег, значит, будет хорошо — это вовсе не закономерность. Просто если ты делаешь без комфорта, без бюджета, без всего, соответственно есть какая-то сила, которая заставляет тебя работать, и ты не можешь ей сопротивляться. Значит в этом что-то есть. Я с удовольствием сделаю… Хотя нет, наверное. Я хотел сказать, что с удовольствием сделаю проект за миллион долларов, но сейчас передумал. Совсем не факт, что проект с бюджетом в миллион долларов будет лучше, чем проект с нулевым бюджетом.
В твоем искусстве отчетливо просматривается твой театральный опыт, а скажи, какое отражение в нем находит твоя любовь к панку, нойз-року и постхардкору?
Е.Ф.: Наипрямейшее. Некоторые люди, которые были на концертах, где я играю музыку, часто говорят: «Мы теперь лучше визуально понимаем твое искусство». Мне-то кажется, что это одно и то же. Вообще, самое гадкое, когда говорят, что вот художник послушал музыку или прочитал стихотворение, вдохновился и сделал живописную работу. Да, какие-то струны, ноты, которые цепляют в музыке, цепляют и в живописи. Но я считаю музыку самым важным искусством на свете, наиболее приближенным к Богу. Гораздо ближе, чем живопись, театр или литература. Хотя бы потому что она нематериальна, ей не требуется материальный носитель. Но я не стал бы ее выделять как-то особо в своих практиках. Просто если, скажем, есть какой-то проект в голове или в сердце, то я просто ищу разные способы его воссоздать в реальности. Это может быть язык музыки, живописи, иногда поэзия. Просто что-то передается одним способом, что-то другим. Аналогично истории с проектом без бюджета. Ты делаешь по какой-то глупой уверенности, что это необходимо сделать.
С одной стороны, ты считаешь, что искусство, как и любой другой вид деятельности, можно осуществлять лишь по одной причине: если можешь не делать, то лучше не делать. Ты как бы утверждаешь, что не можешь не быть художником. Но, с другой стороны, замечаешь, что все может закончиться в любой момент и любые твои работы могут быть последними. То есть ты не рассматриваешь искусство с точки зрения построения карьеры? Ты можешь в любой момент его бросить и заняться чем-то другим?
Е.Ф.: Это мои слова? Зачитай ты мне эту же цитату, не сообщив, что она моя, я бы сказал: «Хорошая цитата. Подписываюсь. Хотел бы я сказать то же самое». Когда я был не так давно в музыкальном туре со своей группой «Союз озверелых», 46 или 47 дней пути в Газели через всю Россию, у меня не было ни малейшего желания заниматься живописью или чем-то другим. В те дни вселенная была абсолютно логична. У меня не было никаких вопросов ни к ней, ни к тому, что я делаю. Я куда-то еду, знаю зачем, мне это нравится делать, меня еще при этом ждут, волнуются, если опаздываю. Я буду делать то, что люблю. Я устану из-за того, что люблю, и потом крепко засну после сделанного дела, поскольку искренне выложился. Когда ловишь какую-то волну и все кажется тебе правильным и логичным, тогда зачем заниматься чем-то другим? Я абсолютно толстовского понятия человек — надо делать только то, что не можешь не делать. Конечно, было бы лукавством, говорить, что я не расцениваю живопись как карьеру, просто потому что последние несколько лет почти только этим и зарабатываю. Но опять же тут главное все-таки не деньги. Я занимался живописным искусством и когда оно ничего мне не приносило.
Хотя ты родился в Барнауле родным городом считаешь Омск и проводишь там немало времени, многое придумываешь именно там, а в Москву приезжаешь реализовывать. Расскажи о влиянии Омска на тебя. Что именно ты получаешь для себя в этом городе?
Е.Ф.: Забавно, когда про меня в самом Омске говорят, что я омский художник, я сразу такой: «Ни фига вообще. Как я связан?» А когда я в Москве, то бывает приятно упомянуть, что я вообще-то из Омска. Такое отчасти мальчишество. Думаю, тут можно снизить степень романтизации. В Москве что-то нравится, что-то нет. В Омске тоже. Для меня Омск — это место спокойствия, где я ничего не должен делать и меня никто не трогает. Я там могу спокойно что-то почитать, обратить внимание на какие-то вещи, которые здесь упускаю из-за загруженности.
Ты считаешь, что искусство вне зависимости от того, какое оно, всегда отражает момент времени. Изменилось ли твое искусство за последние два года?
Е.Ф.: И да, и нет. Одно время мне люди говорили и писали, что теперь считают «Немое зарево» пророческой выставкой. Еще были аналогичные проекты, например серия «Единство». Многое витало в воздухе, поэтому я и делал то, что делал. Сложность вот в чем заключалась. В какой-то момент я подумал: «Блин, странно об этом высказываться, ведь я уже об этом говорил за два года до. А как теперь? Что-то менять? Говорить как-то иначе? Или говорить то же самое?» Я совсем не верю в живительную силу искусства, но все же возлагаю надежды на высказывание художника. Ты же говоришь отчасти для того, чтобы меньше ерунды в мире случалось. А зачем что-то говорить, если я тогда сказал, а это не работает? Но то был такой короткий период сомнений. Довольно быстро я понял, что единственный способ борьбы со смертью — быть живым. И продолжать делать то, что делает тебя таким. Музыканту нужно играть, художнику — заниматься своими художественными практиками, писателю — писать, хирургу — проводить операции. Если ты перестаешь, то ты мертвый. А смерти и надо, чтобы ты был мертвым. И поэтому я не согласен с теми людьми, которые говорят, что сейчас нельзя делать искусство и выступать на концертах. Надо показать смерти, что ты живой.
Где еще в ближайшее время можно будет увидеть твои проекты?
Е.Ф.: Не знаю. У меня в Москве давно не было большого проекта, и я не могу найти место, где здесь сделать его. Такого места просто нет. Классно, что Елена Фадеева и Алина Чичикова из галереи fābula предложили мне этот ангар и он подошел, но у меня в голове есть еще проект. Помещение очень много диктует, но нет даже такого, чтобы походить по пространствам, что-то посмотреть. Я даже не знаю, куда идти и из чего выбирать.
А какого плана помещение ты ищешь?
Е.Ф.: У меня нет четкого критерия, мол, ищу такое и такое, розетки обязательно синие, а директор, чтобы был идейным коммунистом. Должно что-то сработать и все, но почему-то не срабатывает. А почему — я не знаю. Сейчас я, например, скажу, что мне нужен классный большой ангар с ровным полом, и чтоб там тепло было, и он располагался близко к метро. И мне покажут такой ангар. Я приду и пойму: «Не торкает». А люди будут удивляться: ну ты же это искал, вот все твои пункты. Одновременно с этим я хорошо себе представляю, как зайду в маленькое невзрачное помещение и пойму: «О, это то, что надо». В общем, если интервью будут читать владельцы любых помещений, пусть обращаются. Я рассмотрю все варианты: галереи, музеи, подвалы, чердаки, гаражи и ангары.
Интервью: Евгения Зубченко
Фотографии: Евгения Зубченко, Михаил Новицкий
