Марина Звягинцева о своей новой акции «Утопи свои печали»
Художница Марина Звягинцева, чье творчество связано с человеческими чувствами, в новой акции «Утопи свои печали» избавляет зрителей и участников от негативных эмоций. В последнюю минуту перформанса, который прошел в Нагатинском затоне, к акции не запланировано присоединилась сама природа. Сильнейший ураган и град завершили перформанс, дополнив картину и став последним аккордом в проекте. В интервью Марина Звягинцева рассказывает, как долго длилась подготовка к акции, какой художественный метод созвучен нашим эмоциям и что происходит сегодня с искусством и нами.
Марина, твою акцию «Утопи свои печали» сопровождал град и ураган, природа включилась в твой перформанс и ответила сильнейшими эмоциями. Видимо, накопилось не только у нас. Расскажи, что происходит?
Марина Звягинцева: Мир снаружи быстро меняется, меняются обстоятельства, не хватает эмоций, не хватает сил осознать и понять, что мы чувствуем. Есть даже такой термин «алекситимия» — состояние, при котором человек теряет способность осознавать свои эмоции, не может определить и понять, что он ощущают. Это как болезнь, да. Если психологи пытаются вербализовать эмоции, описать их словами, то я, как художник, описываю их образами. Эмоции не имеют ни вкуса, ни цвета, ни запаха, но это — энергия, которую мы чувствуем, она в нас. Мы не знаем, как она выглядит. И, когда мы не знаем, как она выглядит, нам трудно с ней взаимодействовать. Именно ее я и пытаюсь визуализировать, воплотить в образах, картинах, камнях. Пытаюсь капсулировать эмоции и сказать: «Вот, смотри, она может выглядеть как камень, который окрашен, например, в фиолетовый цвет. И это — твоя депрессия, когда ты чувствуешь, что тебе все “фиолетово”, все безразлично». Зритель подходит, чувствует отклик, и, таким образом, ему легче понять, что он сам чувствует, это как подсказка. В искусстве — это как лакмусовая бумажка, которая помогает ориентироваться в «слепой зоне» наших эмоций. Мы боимся эмоции канализировать, осознать, назвать словами, понять, как это выглядит.
Ты переживаешь те же эмоции? Они связаны с тобой лично?
М.З.: Тут работает принцип «чего не любишь сам, не делай для других». В какой-то степени, то, что я чувствую, созвучно большинству людей. Мы все находимся в каком-то примерно одинаковом поле, наши эмоции схожи в общих своих чертах. Художник, как сейсмограф, улавливает все эти подвижки более четко, и транслирует их на публику. То, что я пропустила через себя, мне легче транслировать.
У тебя есть авторская техника — «биотипия», откуда и как она появилась?
М.З.: Это скорее не техника, а метод. Его корни уходят в технику «монотипия», когда делается единственный отпечаток. Техника изобретена в XVII веке для марморирования титульных листов, но она не позволяет делать масштабные, объемные вещи. Я ее дорабатывала, находила новые ракурсы, добавляла различные ноу-хау и в результате появилась «биотипия», когда в движущуюся воду я наливаю краску и опускаю предметы, получая на них неповторимый отпечаток. Эта техника созвучна движению наших эмоций. Они каждую секунду меняются, а колорит, краска сохраняется. Но и сама эмоция, она все время подвижна, она не застывшая, как человек. Поймать это движение внутри нас, эту энергетику, можно с помощью «биотипии». И «биотипия», поскольку она делается на воде, созвучна природе, созвучна движению, отсюда эта приставка «био», ощущение незаконченного движения, постоянного потока. Очень близко к теме «запертых чувств», человек может быть снаружи застегнут на все пуговицы, при этом внутри бушует огромное количество эмоций, он внутри весь движется и каждую секунду что-то переживает.
Какой предмет ты выбрала для акции, чтобы капсулировать эмоции?
М.З.: Простые серые камни. Мы воспринимаем негативные эмоции как тяжесть на душе, поэтому они идеально подошли для «биотипии» и акции, потому что не разговаривают с нами. А уже цветные камни наполнены, во-первых, энергией художника, во-вторых, пришедший зритель наполняет их своими эмоциями. Здесь, через искусство, возникает взаимосвязь между зрителем и художником. Мало того, камни выглядят как драгоценные, и являются арт-объектами. Зрителям даже жалко их выбрасывать. Также, как нам трудно расставаться со своими эмоциями, ведь они — часть нас. Даже, если эмоция не очень комфортная и не очень приятная, нам все-равно жалко выбросить свою часть. И вот этот момент, когда человек, собирая волю в кулак, выбрасывает свою, например, депрессию, это определенная арт-терапия. Есть здесь еще один момент — когда ты смотришь на свою эмоцию, воплощенную в объекте, тебе кажется, что она уже не настолько страшная, потому она красива, у нее есть своя внутренняя красота. А вот серые камни люди бросали с большим удовольствием. На самом деле камни, которые не окрашены, это наиболее чужеродные для меня скука, фрустрация, стагнация, когда ты ничего не чувствуешь. Эмоции, несмотря на то, что они негативные, все равно красивые. А вот отсутствие эмоций, отсутствие интереса к жизни, серость — как раз воплощают серые камни.
Что будет дальше? После того, как мы утопили печали?
М.З.: У меня есть несколько идей, но не все идеи встраиваются в «здесь и сейчас». Например, эта акция была придумана два года назад, а созрела только сейчас. На мой взгляд, она идеально вписывается в сегодняшний день. Зрители с большим удовольствием пришли и приняли участие в акции.
Если мы говорим про здесь и сейчас, что происходит, на твой взгляд, с российским современным искусством?
М.З.: Современное искусство начинает двигаться навстречу к человеку. И мои акции про этот процесс, когда дроны подлетали к квартирам и буквально доставляли искусство на дом. Я вижу тягу к искусству, как к некому якорю в этом меняющемся мире, и современное искусство все более входит в повседневную жизнь. Например, паблик-арт, которого становится все больше. Особенно во время и после пандемии, когда в музеи стало трудно попасть, то паблик-арт стал расцветать. Искусство включается активно в цифровое пространство, это твой телефон: ты взял его, включил и посмотрел, например, NFT. Меняется зритель, если сравнить со зрителем десятилетней давности, то он сильно изменился. Это такой двусторонний процесс, и я думаю, что мы идем к какому-то новому виду искусства. Оно будет больше цеплять, задумываться о реакциях зрителя, о его существовании. Без зрителя наша акция была бы мертва. Когда появился зритель, он стал частью перформанса, частью моей работы. Мы движемся к интерактивному взаимодействию.
