«Редкое умение видеть лица там, где их нет» — так называется одна из новых серий Димы Шабалина, представленных на выставке во VLADEY. Умение его — действительно редчайшее. Не случайно при кажущейся простоте приема у художника за десять лет так и не появилось подражателей. Выражаясь языком героических комиксов, Шабалину отнюдь не чуждом, его «сверхспособность» не в том, чтобы аккуратно приклеить игрушки и мелкий домашний хлам к маске из сувенирного магазина. Она — в том, чтобы создать из вроде бы случайных предметов образ, полный таинственной внутренней жизни – гипнотизирующий, загадочный настолько, что иной раз он повергает в растерянность самого автора: «Кто они, эти лики, эти духи, откуда они приходят?». Взгляд его сродни взгляду Джузеппе Арчимбольдо — гения обманок и абсурда, составлявшего образы человеческие из плодов земли.
Работы Шабалина — визуальный аттракцион, предельно дружественный к зрителю, независимо от его возраста и степени посвящения в тайны современного искусства. Радость узнавания, вспыхивающая, когда глаз вычленяет из многоцветной массы очертания знакомых вещей, уравнивает ребенка с искушенным эстетом. Больше того — зрителя с самим художником. Свои материалы Шабалин перечисляет с энтузиазмом энтомолога, накалывающего на булавки бабочек из экзотических стран: «это пластмассовый массажер, это телепузик, это подставки под яйца, это сантехнические заглушки…». У него есть склонность к абсурдному юмору, к визуальной шутке. Художника, как и зрителя, бесконечно веселит, когда предметы из разных сфер жизни соединяются максимально нелепым образом. Без этого невозможна диалектика порядка и беспорядка, хаоса и космоса, которая и придает его работам внутреннее напряжение.
Мало сказать, что Дима Шабалин работает с темой памяти — положа руку на сердце, кто только с ней сегодня не работает. Его секрет в том, что он взаимодействует с ней на собственный, особенный лад. Если Шкловский говорил об «остранении» применительно к словам, работы Шабалина искушают отнести это слово к материальным предметам. Забытая, неважная, давно выброшенная за ненадобностью вещь из прошлого, помещенная в новый странный контекст, ставшая частью произведения искусства, вызывает у зрителя эмоциональный отклик неожиданной силы — «О, у меня был такой же… такая же… такое же…». Знакомая фигурка из «Киндер-сюрприза» или октябрятская звездочка становится волшебным ключом, открывающим дверь в страну воспоминаний словно печенье-мадленка для героя Пруста.
В чем-то всё это близко к модной сейчас концепции пост-памяти. Лик-лицо-личность складывается из крупиц воспоминаний, своих и чужих. В эпоху повального увлечения ресайклингом и апсайклингом, когда исходная вещь становится для художников лишь материалом, лишаясь своих индивидуальных свойств, Шабалин идет наперекор моде, ценя каждый предмет за его эмоциональную ауру. Недаром среди источников вдохновения он называет не только труды визионера-космиста Николая Федорова, фантазии комиксиста Мёбиуса и режиссера Люка Бессона, но и библию домохозяек — «Магическую уборку» японки Мари Кондо, фанатичной воительницы порядка, свято убежденной, что каждая вещь в доме должна приносить радость. Функциональна она или нет, для такой вещи в идеальном жилище Кондо всегда найдется место. Находит для нее место и Шабалин — только не в доме, а в искусстве. Свои материалы он иной раз покупает на Авито или в обычных магазинах (и потому не претендует на лавры ресайклинг-художника), но, кроме того, часто получает их в дар. Художник воспринимает такие дары как подношение, почти ритуальный акт обмена энергиями: нередко отправным толчком для создания маски становится чей-то подарок. Советская символика для художника, родившегося в 1993 году, не экзотика и не объект надуманной ностальгии, а неотъемлемая часть повседневности. «Мы все живем на обломках советской Атлантиды, при свете красных звезд над Кремлем», — напоминает он.
В шабалинских масках есть дразнящая двойственность — они самодостаточны как скульптуры, но в то же время искушают примерить. Смотрят на людей сверху вниз и манят недоступностью. (По мысли автора, экспонировать их следует на стене чуть выше человеческого роста.) Недаром первоначальным импульсом для художника стала мода – искусство соблазна. Шабалин признается, что мысль заняться созданием масок впервые пришла ему в голову на показе Maison Martin Margiela, когда он трудился редактором моды в глянцевых изданиях. (Журналы те уже давно исчезли из ларьков и читательской памяти — рано оставив глянцевую карьеру ради искусства, Шабалин оказался дальновиднее многих). С 2019 года на каждой его маске среди монстров-трансформеров, формочек для кексов и сантехнических деталей непременно поблескивают кристаллы Swarovski из неисчерпаемых, похоже, запасов, оставшихся от коллаборации с фирмой. Андрей Бартенев, самый карнавальный художник нашего времени и человек, миру моды тоже не чуждый, научил его не бояться чрезмерности и «слишком сумасшедших» идей. К их числу можно отнести идею применить к маскам технику гальванического хромирования — что специалисты считали технически невозможным: хром требует ровной, устойчивой к нагреву поверхности. Упорный художник добился своего, подчинив капризную технологию искусству. Так в 2020 году появилась новая серия масок — сверкающих и однотонных: в них индивидуальность каждого отдельного предмета уходит на второй план, а на первый выступает форма, рельеф.
Шабалин начал делать маски десять лет назад и считает выставку «Пантеон» юбилейной, но в самоповторах его не обвинишь — каждая маска уникальна. Художник признается, что не смог бы собрать во второй раз полностью идентичный набор предметов, даже если бы захотел. Опровергая пессимистический вывод Егора Летова «Пластмассовый мир победил, макет оказался сильней», Шабалин каждой новой работой утверждает победу искусства над цивилизацией конвейера и ширпотреба. Его пластмассовая вселенная постоянно расширяется. Стиль художника часто называют космическим барокко, и неспроста. Как и настоящее барокко, шабалинское стремится к тотальному преображению вещного мира. Художник превращает в инопланетный артефакт гипсовый «античный» бюст, люстру из металлических пластин (чем не летающая тарелка с экипажем из покемонов?) и даже плоскость холста — выложенные на нем геометрические узоры наподобие мандал, если смотреть на них издали, превращаются в лица. Да-да, это оно и есть – «Редкое умение видеть лица там, где их нет». Вглядитесь повнимательнее – вдруг оно пробудится и у вас?
Екатерина Вагнер
