Новый проект Кирилла Макарова (р.1988, живёт и работает в Санкт — Петербурге) «Говор диктата прозрачности» представляет собой размышление о современной природе одиночества, фантазмах, порождаемых изоляцией, и коммуникативном потенциале, таящемся во взгляде, выстраивающем разговор между экраном, предметом и смотрящим. Макаров исследует симбиотические и одновременно проблемные отношения между экранами, социальными платформами и пользователем и вступает в диалог с актуальными психоаналитическими идеями лакановской традиции. Замысел нового выставочного проекта произрастает из одной встречи Макарова со своими друзьями, на которой художник обнаружил себя одновременно в позиции вовлеченного в разговор участника и стороннего наблюдателя, испытывающего непримиримое чувство одиночества и расщепляющего общий разговор на протоэлементы: жесты, взгляды, эмоциональные всплески. Анализируя их, Макаров собирает палитру сформированных методологией лакановского психоанализа инструментов для разговора о взгляде, начатый им со своим партнером, поэтом и психоаналитиком Ксенией Кононенко во время самоизоляции 2020 года.
Мы живем в эпоху изоляции, поскольку никто больше не знает, где границы начинаются и где заканчиваются. Самоизоляция последнего года не усугубила нашу тотальную изолированность друг от друга, а впервые создала пространство для переозначения разговора. Психоаналитики утверждают, что чувство одиночества раскрывает тайное стремление человека, стремление быть понятым, не прибегая к речи. Очевидно, что если кто-то встречает людей, чтобы вступить в разговор, это происходит потому, что есть тайное желание, чтобы что-то, о чем другой не может сказать, было постигнуто другим, тайное желание быть понятым, не прибегая к речи. Одиночество также означает возможность высказаться. Это выходит за пределы простого отделения себя от присутствия других, поскольку может означать: отделение от своего собственного слова, от своей собственной речи и внезапное возвращение в компанию, где не говорят.
Коронавирус усугубил ранее незаметную эпидемию одиночества в мире и превратил людей в участников самого масштабного на планете психологического эксперимента. В разгар пандемии сотрудники Массачусетского технологического института (MIT) провели ряд экспериментов и установили, что голод и социальная изоляция способствуют активации одной и той же области среднего мозга, она входит в систему вознаграждения и отвечает за циркуляцию гормона мотивации. По данным американских психологов, в организме социально изолированных людей усиливаются воспалительные реакции: так же организм реагирует на стресс, ранения, инфекции и прочие угрозы жизни и здоровью. Кроме того, у одиноких людей на 22 процента выше риск преждевременной смерти. Социальная изоляция не только негативно отражается и на психическом здоровье человека: может стать причиной депрессии, параноидальных чувств, суицидальных мыслей и расстройства сна, но и сказывается на работе сердечно-сосудистой системы.
Во время самоизоляции Макаров продолжил свои эксперименты с исследованием возможностей, которые предоставляют для современной живописи игровые программы и движки (Unreal Engine) для рендеринга. С их помощью художник, увлеченный погружением в отношения человека с образами и машинами, которые их производят, собирает композиции на своих картинах, связывающих вместе не только анимированные фактуры тканей, одежды, вуали, на которую нанесена текстура, симулируя тем самым физические свойства материалов и физических явления, но и изображения других холстов, складированные в мастерской и рекурсивно появляющиеся на его картинах. Холсты демонстрируют взгляд на самих себя, размещенных на определенной дистанции от взгляда смотрящего. Композиции собраны по принципу зеркального лабиринта отражений – образы с холстов множатся друг в друге, чтобы как можно дольше удержать на своей поверхности взгляд смотрящего.
Психоаналитик и доктор философии Клотильда Легиль пишет, что Лакан определял бессознательное как мимолётное видение, через которое мы можем понять секрет влечения субъекта, его особую логику; через него же открывается травма и обнаруживается пропущенная встреча с Реальным. Потому Лакан интересовался взглядом, чтобы уловить то, что из бессознательного не является чисто символическим, и позволить взгляду уловить то, что больше не будет просто воображаемым. Лакан интересовался взглядом, выходящим за рамки нарциссизма, когда он после Фрейда задавался вопросом о кошмаре и о том, что тот дает нам увидеть. Взгляд — это еще и то, что ставит нас перед загадкой, потому что мы не всегда знаем, на что смотрим. Помимо воображаемого отношения к тому, что воспринимается, взгляд также сталкивает нас с тем, что смотрит на нас без нашего ведома. Массовый нарциссизм — это глобализированная и оцифрованная версия стадии зеркала, которая превращает субъекта в видимое, но это видимое не инкарнируется Другим, а становиться видимым кому угодно, любому анонимному, превращая субъект в существо, потерянное в квесте, цель прохождения которого остается неясной. Если Лакан описал взгляд как то, что ставит нас перед загадкой того, что мы видим, то в наше время взгляд скорее склоняется к тому, чтобы сделать себя средством исчезновения любой загадки. Принуждение взгляда — «зрелище», которое не проходит через загадку, не заставляет ничего угадывать, но зрелище навязывает субъекту наслаждение на манер эксгибиционизма. Зрелище имеет эксгибиционистскую структуру, потому как статус задействованного взгляда не включает в себя сублимации или вопрошания.
Пересмотр канонов живописи с новых позиций и обогащение ее инструментария новыми компьютерными технологиями лежат в основе художественных поисков Макарова. Последние проекты художника находятся на стыке медиа-технологий, искусства и поэзии и представляют собой синтез виртуального игрового пространства и холстов, созданных по мотивам компьютерной игры. В серии «Говор диктата прозрачности» Макаров создает разговор между живописью и игровым модулятором для смартфонов, симулирующим жест рукой. Воздействуя с экраном, посетитель может оставить любый след на экране, быстро исчезающий, как волнения на воде или дыму, но который может быть быстро воспроизведен снова в том же месте, завораживая простотой и бессмысленностью собственной механики. Макарова захватывают размышления о разнице между взглядом человека на экран и на картину. Экран, на образе которого построена вся современная культура и протоколы социальных взаимодействий, захватывает – с ним ты не ведешь непрекращающийся разговор. Экран принуждает человека к наслаждению, лишает загадки (в отличие от картины), принуждает к тому, чтобы быть постоянно на виду, как-то выглядеть, наслаждаться этим: чтобы продолжать существовать, вы должны показывать другому, что вы существуете, вы должны показать другому, что у вас есть, и, прежде всего, показать другому то, на что вы смотрите.
Перспектива сведения всех наших впечатлений к впечатлениям, полученным через экран гаджета, не может не тревожить. Вся наша социальность оказывается внутри смартфона, которому уже через год суждено устареть. Экраны — инструменты диктата десубъективации и психологического обнажения, приспосабливающиеся к нашим адаптивным механизмам. Как только становится известно о поведенческом таргетинге, наши опасения подтверждаются, и эффект от манипуляций снижается, так что отделы маркетинга начинают разрабатывать новые формы менеджмента восприятия. Экономика «организованного отвлечения» учитывает наше понимание и осведомленность о том, как работает маркетинг экранной культуры, но у нас нет другого выхода, кроме как поддаться этому вмешательству. Что делать, когда осознаешь, что со всех сторон зажат в угол и должен мириться с этой ментальной покорностью? Как справедливо заявлял Морис Мерло-Понти, «мир стал чистым зрелищем, с которым я не смыкаюсь, но которое созерцаю и на которое показываю пальцем…» Взгляд Другого навязывается нам средствами коммуникации, не столько предоставляя возможность видеть, сколько заставляя нас видеть и навязывает нам свое наслаждение, принуждает наш взгляд. Неважно, насколько совершенна технология — как только мы ударяемся о реальность Другого, спокойный и быстрый диалог становится исключением. Когда кому-либо отправляется текстовое сообщение, ожидается, что последует ответ, и это может привезти к долгому и мучительному опыту ожидания. Пора признать, что в основе наших аддиктивных расстройств лежит пустота, с которой мы сталкиваемся при мысли о жизни вне потока информации. Дофамин — метафора нашей эпохи. Этот нейромедиатор отвечает за ускоренные циклы возбуждения, после чего мы снова замедляемся. В потоках социальных медиа всполохи ожидания ответа сменяются длительными периодами онемения, а социальная мобильность отмечена такими же колебаниями. Как замечал теоретик медиа Герт Ловинк, свайп помогает отвлечься: скользящие по экрану пальцы позволяют мыслям блуждать. Копаться в своем смартфоне — это новый способ грезить. Не замечая своего краткого отсутствия, мы наслаждаемся чувством удаленного присутствия. Пока мы, проверяя соцсети, покидаем границы сознания, начинается движение в обратную сторону, и Другой, незаметно для нас, проникает в наш мир.
Александр Буренков
