Улик Колег (на время проекта Олега Кулика) – одна из ключевых фигур современного русского искусства. Родился в 1961 г. в Киеве. Один из основателей акционизма. Исследует физические и эмоциональные отношения человеческого и животного, нормального и девиантного, китча и искусства. В 90-е занимался радикальными кураторскими проектами и акциями. С 2000-х работает с фотоколлажами, создаёт скульптурные инсталляции, обращается к живописи.
Его карьера началась в 1991-1993 годах в галерее Риджина, где он был экспозиционером и куратором и художественным руководителем. В 1994 году Кулик впервые предстает в образе собаки – сначала в Москве, а потом в Кунстхалле в Цюрихе. Животная тема в его творчестве длилась 13 лет, пока не сменилась в конце 1990-х интересом к идее прозрачности. В это время художник делал скульптуры и объекты из плексигласа. В 2002 году он показал в Зоологическом музее в Москве «чучела» людей, символов России: теннисистки, актрисы и космонавта. В середине 2000-х Кулик увлекся духовными практиками, его выставкой «Верю» в Москве открылся центр современного искусства «Винзавод». В 2009 году Кулик был приглашен постановщиком оперы «Вечерня Девы Марии» Клаудио Монтеверди в Театре Шатле в Париже. Участник Венецианской биеннале (2001).
Работы в собраниях Третьяковской галереи, Центра Помпиду, Tate Modern. Время всеобщего вымирания, атмосфера тотальной слежки и технологии big data определяют сознание современного человека. Искусство, еще недавно обязанное постсоветскому миру, переходит в пелевинскую психоделию, не покидая паноптикума Фуко. Новые страхи — политические и экзистенциальные — выплескиваются и уничтожаются в новой живописи Олега Кулика. Владимир Путин и Владимир Ленин, героини советских плакатов и девушки, написанные с натуры, автопортрет на белом коне и Будда текут вангоговским мазком, круглящимся в форму глаза. Глазками смотрят на зрителя гигантские фигуры из акрила, прорастающие в умах зрителей побегами смыслов или, напротив, наконец вытекающие из подсознания советского человека.
Перформанс Кулика и эксперимент над зрителем продолжается: физическая невозможность отвечать взглядом тысячи живописных глаз тревожит и беспокоит. Сознание потребителя искусства не сосредотачивается, как у полотен Ротко, а максимально распыляется и рассредоточивается, как у огромных холстов Поллока.
«Когда я был в Сан-Франциско, мне открылся «особый взгляд» на весь наш так называемый русский мир. Чему ещё способствовало общение с хакерами с силиконовой долины. Мой старый приятель, инженер Саша Мордвинцев, показал несколько своих разработок, которые делал, думая о художниках, как он говорил. Глубокий сон –– программное обеспечение компьютерного зрения на реальность, через которые я «пропустил» двадцать образов, исчерпывающих всю мою жизнь. Эта программная оптика только начало «творческих очков», она использует «сверточную нейронную сеть для поиска и улучшения закономерностей в изображениях с помощью алгоритмической парейдолии, создавая таким образом сновидческий галлюциногенный вид».
Программа Deep Dream распознает объекты на изображениях, запуская поиск похожих в сети. Обширный галлюциноз, атака психоделических паттернов настигают пользователей, превращая окружающую реальность в набор знакомых, но бесконечных и множащихся на глазах в реальном времени образов. Так и в живописи Кулика — обнаружить и посчитать все глазки на контролирующих тебя фигурах оказывается невозможно. Тела вождей рассыпаются, но их смотрящие головы множатся: и из отрубленной головы дракона вырастают все новые морды (метафора Кулика здесь довольно невинна: в действительности за каждым из нас следит гораздо бóльшее количество камер-глаз).
Стоящий среди монументальных полотен хрустальный гроб («Жизнесмерть, или Пышные похороны авангарда») — место упокоения вождя пролетариата и пушкинской фантазии — оказывается пустым: письменные табу по его сторонам отменяют все внутренние запреты. Перед лицом смерти и вечности единственным способом выжить оказывается их нарушение. Умирающий лев («Империя»), облезающий золотой поталью, возлежащий на обломке железнодорожный рельсы, объявляет конец живой дикости 90-х, становясь воплощением последствий прирученного искусства постиндустриальной эпохи.