Венеция, как сказал классик, – это смесь мистики и кулинарии, магии и макарон, фантазии и реальности. Живопись, фасады зданий, каналы, тени, которые более походят на главных героев кино – это мистика. А макароны – реальность, или наоборот? La Serenissima (Светлейшая) привлекала, ласкала, отпугивала. Царицу морей недолюбливали, о ней грезили. Великие, среди которых были Стравинский, Дягилев, Бродский находили здесь вдохновение и утешение, мечтая навсегда здесь уснуть, став частью волшебного города-сна. Сотни лет ученые всего мира исследуют феномен снов и человеческой памяти, спорят о взаимосвязи, часто списывая многие реальные факты на подлог и мистификацию.
«То, что в одном веке считают мистикой, в другом становится научным знанием…» Эту фразу Парацельса часто печатали на ярлыках бутылок венецианских аптек. Есть ли снадобье и от пугающей мистики, и от чрезмерно «научных» знаний?
Андрей Будаев: «Для нас эти записки были как часть игры, и как подготовка к фильму. Мы жили в разных частях города, и раз в семь дней менялись гостиничными номерами. Я оставлял в своем компьютер с эскизами, а режиссёр в своем – компьютер с текстами. Главное было не пересекаться и не созваниваться. Он видел всё, что я снимал, а я то, что написал он. Я продолжал снимать, читая его записки, а он по моим фотографиям писал новые истории.
Через месяц наши фотографии и тексты образовали многомерное образно-смысловое пространство, ментальную карту венецианского космоса. Таким, каким увидели и восприняли его мы. Это был узор из снов, фантазий, лучиков света из-за неприкрытых на ночь дверей домов, силуэтов в окнах и отражений неба в каналах. В самолете по дороге в Венецию прозвучало лишь одно задание мне как художнику: «Удачная работа – полет без конечного пункта назначения. При этом, каждый этот пункт, как твоя собственная Венеция, – это и есть те места, которые ты открыл для себя в детстве, которые проявляются только тебе одному известными красками на контурных картах любых городов».
