Подходит к концу 2017 год, который оказался очень насыщенным для мастерской Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина : за 12 месяцев здесь прошло 15 выставок. Год завершается масштабным проектом Игоря Самолета «Пьяные признания». Мы поговорили с Игорем о том, что скрывается за этими признаниями, как фотография вдруг стала частью скульптуры и какое к этому имеет отношение московская реновация.
Ты известен как фотограф, но выставка, которая сейчас проходит в Фонде, включает в себя скульптуры, различные объекты и даже скрины твоих постов в социальных сетях. Даже твои фотографии напечатаны не на фотобумаге, а на ткани, которая обтягивает эти скульптуры. Довольно неожиданный ход. Как ты решился на такой эксперимент?
Игорь Самолет: Этот проект я сделал здесь в Фонде с нуля, и он для меня очень важен. Да, действительно изначально я занимаюсь фотографией, у меня есть множество нарративных фотоисторий. Это могут быть лирические или интимные фотографии, но в них, как правило, присутствует социальный подтекст. Хотя все это крутится вокруг природы человеческих взаимоотношений. Это терабайты фотографий, накопленных за десяток лет. Такова работа художника: например, у тебя есть две тысячи кадров, но история это всего лишь 15-20 кадров. Весь остальной материал ты обрезаешь. Все сотни кадров, которые были найдены, которые ты прожил, они просто скапливаются у тебя на жестком диске. Не по той причине, что это плохой материал, наоборот он качественный, просто история предполагает некий сжатый формат. Этот материал не давал мне покоя, его у меня очень много. Мне было интересно перевести это в абсолютно другую форму, уйти от плоской двухмерной фотографии в объемную историю. При этом сохраняется все, что мне важно. Один из ключевых вопросов моих серий это как быть счастливым. Как каждый человек решает для себя этот вопрос, какие разные интересные окрасы это принимает. Здесь я беру архитектурные формы городского типа, в этом смысле на меня повлияла поездка в Ригу. Когда ты гуляешь по городу и ищешь место, где выпить, попадаешь в какие-то переулки и скверы. Эти формы пришли оттуда. То есть они не связаны с каким-то конкретным городом, важно само ощущение теплой прогулки. Поэтому они очень камерные, с точки зрения размера они не давят на человека. Я заполняю плоскости различными сюжетами. Здесь же можно увидеть стаканчики, пустые банки, бутылки. Это то, что мы оставляем после каких-то прогулок. Здесь и мои архивы, и скриншоты с телефона, и посты с фейсбука. Это наш медиа след, медиа тело, то, как мы присутствуем в этих нейросетях.
Это не первый твой проект, связанный с соцсетями. Ты собирал фотографии людей в сети, в частности, «Вконтакте», называя этот процесс «экспедициями» в личные фотоальбомы. В «Пьяных признаниях» ты продолжаешь эту тему?
И.С.: Действительно был такой момент, когда я увлеченно этим занимался, но отличие в том, что здесь я использую не чужие найденные сюжеты, а свои собственные. Самое интересное, что этот медиа след постоянно меняется, он вариативный. Меняется формат, сначала это была стена «Вконтакте», потом посты в «Фейсбуке», они тоже меняются визуально. Появились эти градиенты, все начали делать цветные подложки при публикации постов. У меня есть интересный объект. Это флаг, с которым я ходил на митинг против реновации, на нем написано «Здесь будет город ад». Это был пост с «Фейсбука», который я перенес на флаг и пошел с ним на митинг. Благодаря этому митингу мы, кстати, остались в своем районе. Так что это очень живая история.
О твоих снимках часто говорят как о возвращении эмоциональной фотографии. В описании этого проекта ты также акцентируешь внимание на эмоциональном аспекте. Почему это для тебя так важно?
И.С.: Сложно сказать. Такова моя природа. Я не люблю работать с некими отдаленными темами, это не моя история. Работать с темой космоса или с темой экологии это не для меня. В силу своего характера я пропускаю многие истории через себя. Даже если это политическая история, как, например, с реновацией. Это не то, что я фотожурналист, пошел в район изучать ситуацию. Да в жизни бы не взялся за это, если бы меня это не коснулось лично. Вообще в России есть перекос в проектно-концептуальную фотографию, очень выверенную. То есть именно такая фотография воспринимается как нормальная…
Да, ты как-то говорил, что тебе показалось странным в Школе Родченко, что ребята, которые учатся с тобой, берут камеры только, когда делают проект. Хотя ты сам с камерой не расстаешься.
И.С.: Меня это действительно очень удивило. И даже сейчас, спустя много лет, я по-прежнему постоянно ношу с собой камеру. Естественно, я делаю проекты, но они все равно связаны с моей жизнью. Например, эти фотографии, отобранные для нынешнего проекта. Когда я снимал, я не знал, какова будет их судьба. Я беру камеру и снимаю все, что вижу. Было желание зафиксировать, присвоить тот или иной момент. Просто иду и смотрю. В самом начале разговора я отметил, что этот проект для меня важен. Я по-другому начал осмыслять эти архивы, переводя их в малые скульптурно-архитектурные формы. Это тоже интерпретация тех переживаний, которые были во время съемки. Поясню. Фотограф проводит мастер-класс и рассказывает смешные истории. Тут я, значит, побежал, тут упал и так далее. Но на фотографии всего этого нет. Вот это ощущение от самой съемки мне тоже хотелось передать. Важно, что здесь очень много сюжетных линий, это не просто я и мои друзья. Например, эта история с реновацией… это просто два месяца маленькой гражданской войны на районе! На мой взгляд, это самое важное политическое событие последних лет. Или, например, «Немцов мост», где убили Бориса Немцова… тоже здесь на моих фотографиях. Полуразобранное колесо обозрения на ВДНХ или темный силуэт Спасской башни Кремля, когда ее реставрировали и отключили подсветку. Мы живем во всем этом и не можем уйти от этого. В этом чувствуется время, сразу видно, что это снимки 2015 года, а не 1995 года, к примеру. Тема времени также для меня важна. У меня есть несколько объектов в виде часов. Одни из них крутятся, а стрелка как бы застыла. Сбитое, потерянное время. Очень четкая метафора моего ощущения времени.
В России интимная фотография во многом воспринимается как провокационная, даже вульгарная. Ты и сам отмечал в одном из своих интервью, посвященных проекту «Be Happy!», что в Европе он был хорошо принят, а в России наоборот не все поняли твою идею. Ты чувствуешь, что у нас есть какие-то запретные темы? Как ты это преодолеваешь?
И.С.: У российской фотографии есть родовая травма. Она изначально была подконтрольна, служила Советам, поэтому была парадной. Мы знаем, что Великая Отечественная Война очень плохо отфотографирована, потому что камеры у всех забирали. Смеемся над фразой о том, что в СССР не было секса, но в фотографии его и сейчас нет. Я воспринимаю секс как часть жизни, как часть истории. Не в том смысле, что я специально выхожу на эту тему, просто подразумеваю, что секс может быть включен в историю, которую я снимаю. У нас же это вообще исключают. Есть отдельно какая-то эротика, ню, голые торсы и так далее. Но секс как часть жизни, как физический контакт, эта тема отсутствует. Этой темы все боятся. И для меня это странно. Я готов спокойно об этом говорить в своих работах. Что касается западного зрителя, тут другая проблема, он не очень понимает кто такой русский человек. У меня есть серия «Завтрак для Артема», она безумная, смешная, она про мою семью. Она очень хорошо воспринимается на Западе, зритель видит обычных людей, которые улыбаются, веселятся и безумствуют. Вообще юмор в моих фотографиях очень важен. О многих вещах в нашей стране нельзя говорить без юмора, это такая спасительная штука.
В своем творчестве ты стараешься затронуть весь спектр человеческих взаимоотношений и эмоций: от драмы до комедии. «Пьяные признания» это ведь тоже не только про веселье?
И.С.: Я воспринимаю жизнь как палитру, она бесконечно меняется. Сегодня мы плачем, завтра мы улыбаемся. В этом прекрасное многообразие жизни. Поэтому у меня кадры с каким-то надрывом соседствуют с позитивными. Я не делаю перекос в ту или иную сторону. В этом есть прекрасное многообразие. Когда были взрывы в метро в Санкт-Петербурге, у меня вся лента запестрела сообщениями, где люди высказывали слова поддержки, спрашивали, в порядке ли знакомые. Говорили: «Питерцы, держитесь!». Меня это поразило и я заскринил эту ленту. И она тоже присутствует на этой выставке в качестве объекта на ткани. Я рассматриваю эти объекты как более человечный вариант памятника, мы привыкли к советским бетонным монументам, тяжелым, очень масштабным, которые подавляют наши эмоции. В каком-то смысле я здесь работаю с идеей очеловечивания объекта памяти. Этот объект с лентой с заскрининными постами не подавляет, а наоборот говорит с тобой на твоем языке. Поэтому еще я использую в этом проекте в каком-то смысле домашние материалы: пледы, ткань. Да, это уличная форма, но в то же время она абсолютно домашняя, хочется обнять эти вещи.
Два года назад у тебя были проблемы с выставкой «— Будь счастлив! — я счастлив…» в галерее «Богородское», которая входит в объединение «Выставочные залы Москвы». Тот случай как-то сказался на твоем дальнейшем творчестве. Ты стал осторожней, сделал какие-то выводы для себя?
И.С.: Я рассматриваю эту ситуацию, как начало цензуры, как первую ласточку. Потом в том же году разгромили скульптуры на выставке в «Манеже». Перед выставкой я посылал свои снимки в фотолабораторию, а мне говорили, исходя из каких-то своих критериев, что не могут это напечатать. Я первый раз столкнулся с подобным, при том, что там ничего такого особо провокационного не было. В «Fotolab» мне сказали, что им надо сначала посовещаться, будут они печатать мои работы или нет! Но в итоге напечатали. Это было время, когда мы заходили в такую зону сумасшествия, сейчас мы уже в ней. Кстати, интересный момент. Многие вещи, напечатанные на бумаге, не попадают на выставки, вот почему я обращаюсь к скульптурным формам, обтягивая их тканью. Когда я беру тот же самый кадр и печатаю его на ткани, делаю из него скульптурный объект, он проходит. Не знаю, почему так. Но для меня это очень важно, это возможность дать моим архивам ход. Поэтому выставка «Пьяные признания» не из серии, сделал и забыл, это начало пути для меня. В этом исполнении я могу говорить обо всем и главное – могу дойти до зрителя таким способом. Сейчас, как автор, я абсолютно спокоен, но вообще это была большая проблема для меня, у меня множество архивов, с которыми хотелось работать, но всегда приходилось себя обрезать.
Ты как-то говорил, что сегодня искусство стало слишком рациональным и тебе это не очень нравится. Что ты под этим имел в виду?
И.С.: Сейчас нет времени на фрустрацию, на расслабленный процесс создания работ. Это время уже ушло. Все стали работать по дедлайнам. Художник, сотрудничающий с галереями, знает, что раз в год ему нужно делать работы в любом случае. Не потому что он прожил кусок времени, что-то важное произошло, сформировался комок, который обрел некую форму. Нет. Ты думаешь: «Так, этот проект завершен, что я делаю дальше?». А дальше у тебя может не быть какого-то эмоционального опыта, но делать тебе нужно в любом случае. И ты начинаешь работать с темами. Творческий процесс рационализировался, меньше возможностей для поиска.
А как ты выходишь из этой ситуации?
И.С.: Пока на самом деле у меня такой проблемы нет. Я очень открыт к новому опыту, да и в целом, из того, что я уже прожил, я могу черпать идеи бесконечно.
Это последняя выставка в этом году в Фонде. Ты посещал какие-то выставки здесь?
И.С.: Да, мне запомнилась инсталляция Ксении Корниловой как раз в этом зале, где я сейчас разместил свои скульптуры. Понравились работы Екатерины Муромцевой и Евгения Музалевского. Это была выставка в начале декабря, а ранее походила «Оргия вещей», в которой я принимал участие, тоже было интересно. Еще запомнилась выставка, которая шла перед моей — Дениса Серенко и Ивана Смеха. Мне нравится, что эта площадка экспериментальная. Свой проект я задумал два года назад, я искал площадку, поскольку у меня нет возможности снимать мастерскую. Очень рад, что здесь удалось реализовать этот проект. Я пришел сюда с эскизами, но здесь я сформулировал некие важные для себя моменты, с которыми я буду работать в дальнейшем, думаю, очень долгое время.
Автор фото и интервью: Евгения Зубченко.
