Фотограф Валерий Нистратов о выставке студентов своей мастерской
В Фонде Владимира Смирнова и Константина Сорокина прошла отчетная выставка студентов Школы Родченко по итогам творческой экспедиции в Тулу. «Мишень» это коллективное высказывание на тему «оружейности», ведь город производит оружие с XVI века. В выставке приняли участие: Антон Андриенко, Екатерина Балабан, Елизавета Вдовина, Иван Гайдель, Максим Змеев, Боря Поспелов, Мария Свиридова и Анна Усякина. Оружие и насилие всегда стоят вровень, поэтому у многих участников проекта предложенная тема вызвала отторжение. Мы побеседовали с Валерием Нистратовым, куратором выставки, фотографом и преподавателем мастерской «Документальная фотография» Школы Родченко о том, как удалось преодолеть это неприятие, и можно ли сегодня сказать что-то новое в документальной фотографии.
Валерий, расскажите, пожалуйста, как родилась концепция этого проекта. Почему была выбрана именно Тула?
Валерий Нистратов: Это обычная практика в моей мастерской. На втором курсе мы выбираем регион для художественного исследования. Важно, чтобы он был недалеко от Москвы, но и не в Подмосковье. Тула в этом смысле идеально подходит. Кроме того, у меня с этим городом свои отношения. Обо мне там снимали небольшой фильм, плюс там живут мои товарищи.
Темы рождаются в обсуждении со студентами или вы их сами придумываете?
В.Н.: Нет-нет. Если обсуждать со студентами темы, которые они хотели бы снимать, то никогда не договоришься. Здесь нужен авторитарный подход, поэтому я всегда сам придумываю темы, и неважно нравится им это или нет. Но, кстати, чаще всего нравится.
В описании проекта говорится, что у большинства студентов тема «оружейности» как раз вызвала отторжение. Удалось ли справиться с этой проблемой?
В.Н.: В рамках этого проекта одна из студенток максимально отдалилась от темы, но я не был против. В этом смысле я либерален. Обычно, если человеку предложенный сюжет прям совсем не близок, то я все же не настаиваю. Дело в том, что студент, с одной стороны, вроде должен подчиняться кураторскому диктату, а с другой — ему очень хочется делать что-то свое. Такое двоякое положение. Тем не менее, любое нахождение в какой-то институции тебя к чему-то обязывает, от этого не уйти. Я всегда говорю, что интересно работать, когда тебя ограничивают, а не когда тебе говорят, делай что хочешь, мне все равно, что ты там будешь снимать. Важно попробовать преодолеть это ограничение с помощью своей фантазии. В истории искусств полно таких примеров, когда художники работают в условиях очень жесткого ограничения и создают абсолютно гениальные вещи. За примерами далеко ходить не надо, все советское искусство этим пропитано.
Любопытно, а когда студентам предоставляется возможность выбирать темы самостоятельно, то о чем им интересней всего говорить?
В.Н.: Студенты очень сильно рефлексируют по поводу себя любимых. Мы, я имею в виду себя и своих коллег по Школе, постоянно с этим сталкиваемся, особенно это касается ребят на первом курсе. Вот эта тема идентичности и поисков себя вызывает невероятную усталость, но я прекрасно понимаю, что молодые люди подвержены таким размышлениям в силу возраста. Возможно, это и правильно, что ты сначала ищешь себя, а потом обращаешься вовне. Но важно то, что мастерская документальной фотографии призвана все-таки рассматривать внешний мир, конечно, сопрягая его со своими ощущениями и настроением. Документальная арт-фотография лежит в плоскости социума, поэтому не стоит уходить в самокопание. Не заниматься искусством ради искусства, а изучать устройство социума, трансформацию российского общества. Наиболее успешные мои ученики перешли эту границу поиска самих себя и изучают общественные явления.
Вы можете выделить кого-то из участников экспедиции, кто наиболее полно раскрыл эту тему с оружием?
В.Н.: Опасный вопрос. Если начну кого-то сейчас выделять, мне потом ребята будут предъявлять претензии. Этого студента отметил, а меня нет. Хотя все же наберусь смелости и скажу, что есть одна работа, которая бьет в болевую точку – «Учебные патроны» Екатерины Балабан. На ее снимках можно увидеть образы подростков с автоматами, которые отсылают нас к проблеме «скулшутинга», наподобие ситуации в Керчи, да и многих других, когда подростки сначала учились владеть оружием, а потом расстреливали своих сверстников и преподавателей. У нее получились очень жесткие и актуальные снимки. Буквально на днях, когда мы монтировали выставку, поступили сообщения из Красноярского края об очередном подростке, пришедшем в школу с ружьем. К счастью, там никто не пострадал.
Сейчас в цифровой век, когда все снимают на свои гаджеты, у многих молодых фотографов вдруг обнаруживается тяга к пленке. А на что снимают ваши студенты?
В.Н.: Почти все снимают на то, что у них есть, то есть на цифровую камеру, но недавно я узнал, что значительный процент студентов, которые выпускаются, снимают свои проекты на аналоговые материалы. Думаю, дело вот в чем. Они выросли в цифровом поле и для них возвращение к пленке это что-то наподобие собирания виниловых дисков, в этом есть какая-то инаковость, отличие от других. Но вы же понимаете, что камера это всего лишь инструмент. Дело не в пленке или цифровой камере, а в том, способен ли художник донести свою мысль. Не имеет значения, чем это делать. Нам же не важно, каким образом писатель создает свое произведение. Печатает на машинке или на компьютере. Конечно, присутствует момент ностальгии по материалам, потому что пленка это, безусловно, живой материал. Корова пасется на лугу, потом ее убивают, и делают из перепонок и хрящей желатиновый слой, мажут его серебром, а вы под красным фонарем все это печатаете. В этом присутствует какая-то мистика. И человека тянет к этому. Это понятно, но я считаю, что надо пользоваться теми инструментами, которые диктует время, чтобы передать это время. В этом и есть парадокс цифровой камеры. Она доступна каждому, но создать высказывание с ее помощью могут немногие. Я много лет работал с пленкой, но последние 10 лет я тоже использую современные устройства.
Вы руководите мастерской Школы Родченко с 2011 года, то есть уже восьмой год. Преподавание повлияло как-то на ваше творчество? Есть чему поучиться у студентов?
В.Н.: Повлияло, но не глобально. Конечно, происходит взаимообмен, ведь молодой человек по-другому смотрит на мир. Я четко разделяю преподавательскую и художественную деятельность. У меня есть граница, которую я не перехожу, потому что если совсем в это уйду, то перестану делать собственные работы. Я не очень люблю называть себя учителем, для меня важно выстраивать диалог с молодым человеком, который хочет рефлексировать. Я рад, что преподаю, это дает мне хороший импульс. Вместе с тем я, например, редко показываю свои работы студентам. Мне, как преподавателю, важно помочь студентам развиться, а не научить их снимать как я. Замечал, что когда показываю много своих работ, ребята начинают снимать похожие фотографии, что плохо. С другой стороны, то, что в Школе Родченко преподают в основном действующие авторы это большой плюс. Это делает Школу уникальной. К сожалению, во многих фотографических мастерских в качестве преподавателей выступают уставшие от жизни ветераны фотографии. Все обучение заключается в том, что они, грубо говоря, травят байки, как они кого-то там сняли в 1975 году или где-то побывали. Наверное, это интересно послушать на досуге, но студенту от этого нет никакой пользы. В Родченко все иначе. Мы сами работаем, производим искусство, постоянно выставляемся, и стараемся вовлекать студентов в этот процесс, заряжать энергией, которой живет действующий автор. Это важно.
А преподавательская деятельность не отвлекает вас от собственных проектов?
В.Н.: Мне часто задают такой вопрос, особенно коллеги, но нет, не отвлекает. Знаете, мне удалось найти баланс. Конечно, я не могу уехать надолго, например, на три недели или на месяц, но в этом случае я просто придумываю иной формат работы.
В одном из интервью вы сказали, что такого явления, как русская фотография, скорее нет, чем есть. Поясните, пожалуйста, это высказывание.
В.Н.: Существует и более радикальное мнение, что русского искусства как такового нет. Например, Катя Деготь, которая у нас преподавала, считает, что это весьма условное понятие. Когда мы говорим о подобных вещах, то подразумеваем в первую очередь влияние западного искусства и заимствования оттуда. Фотографии это коснулось в первую очередь. У нас есть три периода: дореволюционная фотография, затем авангард, сопряженный с футуризмом, и период советской фотографии. Последняя апроприировала все, что было в прибалтийской фотошколе и странах восточной Европы. Поэтому я не очень понимаю, что имеется в виду, когда мы говорим о русской фотографии, как о явлении. География? Русская фотография это вообще не корректный термин, скорее постсоветская фотография, и она находится в состоянии изучения мирового контекста. Может, это покажется ворчанием с моей стороны, но скажу, что мы сейчас в общем-то не демонстрируем ничего такого нового, чего нет нигде в мире. Трудно себе представить, чтобы иностранец приехал и сказал, о да, здесь такая фотография, которую мы нигде не видели. А в целом мы ведь живем в глобальном мире, где все перемешалось, и эти деления на национальные школы уже давно в прошлом. Сегодня в общем-то не важно, русский вы, живущий в Париже, или француз, живущий в Нью-Йорке. Мне очень нравится такое высказывание, не помню, кто его сказал, может, я сам придумал: искусство, в том числе и фотография, должно быть национальным по содержанию и интернациональным по форме. В начале 90-х была мода на нас, на постсоветское искусство, каких-то авторов открыли, потом забыли. Позже популярность обрели марокканские художники, после них южно-корейские. Волна проходит и что остается? Остаемся мы внутри своего локального контекста, где мы вынуждены общаться и строить что-то свое.
То есть молодым художникам, в том числе тем, кто занимается фотографией, нужно ориентироваться на ту среду, в которой они находятся?
В.Н.: Ориентироваться нужно на себя. Да, желательно при этом вести диалог с той языковой средой, которая находится в поле зрения автора. Художник должен понимать, что мир состоит из очень общих явлений, так что было бы неплохо, если бы то, что он создает, считывал бы любой человек, будь он русским или австрийцем. Нужно выйти за границы автономного мирка, в котором крутишься. Кабаков рассказывал нам трагедию маленького человека в Советском союзе, но потом выяснилось, что противостояние некой системе это проблема универсальная. И сегодня человек в Новой Зеландии понимает, откуда корни, когда смотрит на его работы. При этом я думаю, нужно избавиться от иллюзий, что ты кому-то интересен. Я всегда говорю студентам, что вы, ребята, никому не нужны и не интересны. Мир без вас проживет и даже не заметит вашего существования. Вы можете попытаться заинтересовать мир своими работами, но для этого вам придется много чего сделать. Иллюзии по поводу строительства карьеры на Западе я бы назвал ложными, если вы намеренно начинаете делать такую карьеру. Идеально, если условный Запад начнет сам вами интересоваться, тогда это будет работать.
Бывает, смотришь фотографии и возникает ощущение, что ты уже сто раз видел нечто подобное, то есть каждый снимок уже когда-то был сделан. Можно ли сегодня сказать что-то новое в документальной фотографии?
В.Н.: Это очень сложный вопрос и мы его постоянно обсуждаем со студентами. Каждый раз, когда художник делает какую-то работу, он, во-первых, делает ее новой для себя, во-вторых, делает ее всякий раз по-ново му. Вопрос насколько это является открытием. Но новое не всегда является хорошим, бывает, и старое довольно неплохим и живучим. Кто-то создает новое и что-то начинает меняться вокруг, или наоборот – кажется, что это уже все было, а потом проходит несколько лет, мы смотрим и понимаем, да, в этом было что-то новое. Все идет по кругу. То, что мы сейчас снимаем в целом, все наши наилучшие дипломы, это все в принципе вытекает из того, что было сделано в 70-80-е в Европе и Америке. А сейчас 2019 год. О какой новизне можно говорить? Мы только научились снимать. По другим мастерским я вижу, что ребята создают работы, которые уже были сделаны 20-30 лет назад. Другое дело, что они не могут не изучать эти работы, и делать это как-то по-другому, вопрос в том, совершают ли они открытия. Мне кажется, пока нет. Есть еще одна проблема. Порой студенты погружаются в теоретические тексты и вдруг понимают, что вообще снимать не нужно, поскольку мир отснят. И человек откладывает камеру, хотя у него получались прекрасные фотографии. У меня на всех потоках такое происходит, я наблюдал подобное и в других мастерских. С фотографией двойственная история. Мы ведь не изучаем медиум сам по себе, мы являемся наследниками новой вещественности, наша деятельность это производное от этого. Это взгляд на фотографию как на самостоятельную форму языка без опоры на живопись. Здесь важно достичь гармонии, чтобы теория не отвлекала нас от формальных экспериментов. В противном случае блокируется интуитивное познание мира, начинается теоретизация всего. Я же считаю, что по-прежнему важно фиксировать, записывать все, что происходит с человеком. Фотография невероятно современна, она доступна всем и каждому, как письмо. Но в этом и загвоздка. Мы все владеем техникой письма, но поэтов среди нас немного. Да, сегодня любой человек фотограф, только авторами становятся единицы.
Автор фото и интервью Евгения Зубченко
