Альберт Солдатов и его проект «Психоз Карпентера» в галерее БОМБА
До 22 мая включительно в галерее «Бомба» можно увидеть мультимедийный проект Альберта Солдатова — «Психоз Карпентера». Сайт-специфик инсталляция, где видео и аудио созданы с учетом пространственной аутентики бомбоубежища ЦТИ Фабрика. Выставка о реальности «киберпанка», которую можно охарактеризовать разрастанием и одновременной «детройтизацией» мегаполисов, доступностью гаджетов и соцсетей, управляемых искусственным интеллектом. Современное постиндустриальное общество обладает технологиями, способными обеспечить максимальный комфорт, но также оно пронизано ощущением тревоги из-за перманентного падения уровня жизни и развивающихся локальных конфликтов. «Психоз Карпентера» иронично гипертрофирует признаки киберпанка, погружая нас в ситуацию бесконечной неопределенности и автореферентных зацикленных мемов. Наташа Тимофеева, со-основатель галереи «Бомба», поговорила с Альбертом Солдатовым о проекте.
«Психоз Карпентера», выставка сайт-специфик. Делал ли ты до этого подобные проекты? О чем он?
Альберт Солдатов: Ты как-то предложила мне, сделать выставку в подвале Фабрики, в пространстве «Бомбы». Сначала мне было непонятно, что же там делать, это не белый куб, а место со своей атмосферой. Я посетил несколько проектов и вспомнил, что у меня были идеи созвучные такому месту. Понятно, что это должен быть другой формат, во всех смыслах андеграундный, то есть, с одной стороны, ты можешь делать что хочешь, а с другой, абы что делать — это не вариант. Я просто вспомнил то, что хотел реализовать, но как-то не получалось, например, меня давно интересовала тема «киберпанка». Киберпанк — это наша повседневная реальность. Она, конечно, не выглядит так, как это бывает в книгах Уильяма Гибсона и фильмах Ридли Скотта, но образ дистопии, не того будущего, которое рисовали идеологии прошлого, а которое наступило, вопреки пропаганде, определенно применим к современности. Мне стало интересно, как эта тема в культуре накладывается на реалии. Сайт-специфик проектов, насколько я помню, до этого я не делал, и я довольно долго придумывал экспозицию.
Расскажи подробнее о выставке. В ней присутствуют одновременно летающий кот из 3D-видео с прожекторами в глазах и контур сбитого дрона. Как они связаны? В другом зале — эллипс на полу, неоновая надпись и желе.
А.С.: Неоновая надпись «Grumpy Cat», это про сердитого кота из мемов, отсылает к фильму Blade Runner Ридли Скотта, эталону киберпанка, где неон является одной из главных формальных характеристик. Желе, органическая субстанция, еда, довольно жуткая, если вдуматься, но в тоже время оно имеет глянцевую поверхность наподобие экранной. Эллипс, закрученный в спираль — референс к вытянутому черепу на картине Гольбейна «Послы». Это способ показать абстрактно вырезанные сцены из фильма «Нечто», в которых присутствует пришелец, имитирующий живые организмы. То есть, он представляет собой как бы оживший «жуткий логотип», концентрация вытесненного или инопланетного, жуткого, например, олицетворение искусственного интеллекта какой-то запредельной корпорации. Комната с контуром сбитого дрона и видео 3D-кота — это срез нашей повседневности, где мемы и технологии соседствуют в одной плоскости медиа. Я хотел их совместить в некий странный пугающий объект. Там, кстати, звучит закадровый монолог из «Blade Runner 2049». Вообще изначально все это должна была быть преимущественно звуковая инсталляция, объекты и видео добавились потом… Все почему-то вышло из самого, на мой взгляд, тревожного саундтрека из мира кино, саундтрека из фильма «Психоз» Хичкока, в моменте сцены поездки Марион в автомобиле, но сыгранного на баяне.
Почему жанровое кино, фильм ужасов является частью этого проекта? Какое отношение он имеет к теме киберпанка?
А.С.: На самом деле «Нечто» сложно назвать киберпанком. У Карпентера есть фильмы вполне в духе киберпанка, но с «Нечто» обратная история. Замкнутая локация в Антарктиде скорее напоминает город Пало-Альто — город технологий, инноваций. Место, удаленное от киберпанка повседневной городской среды, среды распада структуры мегаполиса, а также господства поп-технологий гаджетов и соцсетей. Этот фильм, кстати, можно охарактеризовать на скорую руку темой изменчивой реальности или обманчивой поверхности, которая в определенный миг прорывается чем-то невообразимым. Это еще одна тема, которая меня интересует. Мне кажется, это характерно для медиа реальности, плоской глянцевой идеальной поверхности, которая множится образами сновидений, жуткого, странного и неожиданного. В принципе его можно назвать классикой постмодернистского кино, изменчивого, имитирующего, где все персонажи могут оказаться не теми, за кого себя выдают, и под знакомой личиной таится нечто.
На тему обманчивой реальности были фильмы, например, «Общество» Брайана Юзны, фильм, который прикидывается пляжной комедией, но на самом деле является боди-хоррором, — там тоже реальность глянцевого мира истеблишмента оказывается совсем не тем, чем кажется. Этот фильм напоминал бы ночную «Санта-Барбару», если бы таковая существовала. Вытесненное из дневных сериалов, ночью возвращается в жутких формах. Еще были два фильма Алана Биркиншоу, оба — вольные экранизации Эдгара По, на одном из сайтов были кратко охарактеризованы: «Supernatural, confined, madness». Это «Красная маска смерти» и «Падение дома Ашеров». Кино, что называется, за гранью безумия. Оба тревожные и декоративно-вычурные, с убедительной атмосферой «Ночного кошмара» Генри Фюссли. Действие обоих фильмов разворачивается в интерьерах замков и поместий посреди рациональной современной цивилизации. Их когда-то показали по телеку, ночью, когда было все равно что показывать.
Расскажи про свои видео работы. Что повлияло на их создание?
А.С.: Сильно повлиял как раз поток кино по ТВ, с видеокассет и т.д. Это было в 1990-х-2000-х. ТВ, кассеты, в этом было что-то «ауратическое», словно по Беньямину. В советской реальности, ты приходишь домой после школы и смотришь программу «Наш сад», где благообразный ведущий показывает, как правильно ухаживать за садом. В некотором смысле это было моментом отдыха и умиротворения после школьной шизофрении, уроки делать не хотелось, и в моем случае это было что-то об обретении внутреннего покоя минут на 15. В принципе плоская, бедная, поздняя советская медиа-реальность, как будто сама призывала искать за ней дополнительные смыслы. Я смотрел на ведущего и ожидал от него какой-то странной выходки, или, что сейчас он сообщит нечто неожиданное. Мирная обыденность покажет клыки и когти, I want to believe. Но этого не происходило. Все неожиданное оказалось перенесенным на начало 1990-х. Тогда случился просто поток самого разнообразного кино по TV.
Фильм с Дэвидом Линчем в эпизодической роли охранника — «Надя» Майкла Алмерейды — мне показался похожим на очень длинный черно-белый клип. В сюжет я не вникал, чтобы не портить впечатление, что-то про вампиров. По новому каналу «Культура» показали «Мистер Аркадин» Орсона Уэллса. Фильм показался мне настолько странным и красивым, благодаря формальным приемам и личному участию режиссера в роли злодея, что запомнился мне особенно, и в этом было еще какое-то странное дистанцирование, когда хочешь пересмотреть, но максимально затягиваешь момент просмотра. Я пересмотрел его только много лет спустя, не так давно… В «Музее кино» на Баррикадной показывали много всего из киноклассики и новой волны, а как-то была программа, которая называлась «Маги и радикалы» об американском киноавангарде. Собственно, Энгер и Майя Дерен, Брэкидж и в некотором смысле даже немножко Уорхол своими работами утверждают логику кино. Оно заимствует ее у сновидения и может быть очень лаконичным, но убедительным.
В проекте для «Бомбы» ты показываешь коубы, сделанные на видео хостинге Coub, позволяющем публиковать короткие зацикленные видеоролики. В контексте последних событий прошла информация о закрытии портала. Сайт пока работает, но неизвестно, что будет дальше. Скажи, что ты берешь в основу их создания? И как они встраиваются в твое художественное сообщение в контексте выставки?
А.С.: Ну коубы — это юмор, такая как бы комфортная гостиная с телевизором, отделенная от тревожащих трансляций. В ней препарированное, в основном, позднесоветское кино конца 1970-1980-х годов. Позднесоветское потому, что, не знаю, по какой-то странной субъективной логике стоит ближе к, например, «Хеллрайзеру» Клайва Баркера или «Синему бархату» Линча, чем к какой-то постыдной галиматье типа трансформеров, матриц и прочей душной вселенной Marvel. Например, вполне можно представить, что Рязанов — это Линч или Данелия — это Карпентер. Может потому, что там есть некое, «пространство кино», что бы это ни значило, и мир, который там представлен, как будто предполагает, что где-то там же существуют персонажи и пространства гораздо более странные, чем мы видим в кадре. Например, мне кажется, абсолютно логичным продолжением, что в «Гараже» Рязанова существует шкатулка Лемаршана, только она там никому не нужна, просто валяется в ящике стола, а в «Афоне» у кого-то в серванте лежат отрезанные у «Нечто» щупальца.
Интервью: Наташа Тимофеева
Фотографии: Евгения Белякова, Таня Сушенкова
Выставка реализована при участии Фонда поддержки современного искусства «СФЕРА».
