Иван Плющ о своей ретроспективе в ММСИ и новом проекте в галерее pop/off/art
В Московском музее современного искусства открывается ретроспективная выставка Ивана Плюща, охватывающая последние четырнадцать лет его творчества. «Театр Плюща» — название, предложенное самим автором. Экспозиция включает в себя 9 залов, в нее вошло более 50 работ из российских и зарубежных частных коллекций. А самые новые работы художника можно увидеть в галерее pop/off/art в его проекте «После сингулярности», где представлен симбиоз технологий и человека, зафиксированный разными медиа: живопись, графика, скульптура, видео. В интервью ArtTube Иван Плющ рассказал о том, как возникла идея провести сразу две выставки, об отношении к своему раннему творчеству и о том, какой совет он дал бы сегодняшним молодым авторам.
Четырнадцать лет — это не малый срок. Можно ли в рамках ретроспективы проследить те изменения, которые произошли с вами как с художником за эти годы?
Иван Плющ: Когда только появилась идея большой персоналки в ММСИ, я сразу подумал о двух вариантах: создать какое-то новое высказывание или сделать ретроспективу. Куратором выступил Дима Озерков, и мы с ним обсуждали этот вопрос, но затем вмешалась пандемия, выставка отсрочилась, а я полтора-два года работал над проектом, который сейчас представлен в pop/off/art. В конечном счете мы пришли к идее сделать ретроспективу, а новое показать как раз в галерее. Таким образом в ММСИ заканчивается какая-то одна история, поскольку там представлены работы до 2020-го года, а с выставки «После сингулярности» начинается уже новая, это то, что я делаю сейчас. Но экспозиция у нас не совсем линейная. Есть первый зал, который объединен только по принципу «очень старые работы», и их немного, как, впрочем, и в других залах. Экспозиция достаточно разряженная, без шпалерной развески, но по каким-то таким отдельным ключевым проектам можно будет проследить всю историю моего творчества, в том числе, как инсталляции связаны с живописью. Меня довольно часто об этом спрашивают. В некоторых залах представлено только по одному проекту, в других буквально по две работы из разных проектов. Например, я покажу проект «Между мечтой и кошмаром», который был представлен в 2019 году в музее Будапешта и еще ни разу не показан в России. Так что серии и циклы объединены по связи между собой. Но понятно, что дотошный зритель может каждый из них рассмотреть в интернете, узнать, что еще в рамках тех или иных проектов было представлено.
Как вы сейчас смотрите на свое раннее творчество? Я прочитала в одном из ваших интервью, что когда вы пересматриваете свои старые работы, то многое узнаете о себе. А что именно?
И.П.: Дело в том, что у нас у всех есть какие-то идеи и образы, которые были важны когда-то очень давно, и они так или иначе потом всплывают всю жизнь. Например, я, как и многие студенты художественных училищ, любил Густава Климта. А потом он мне разонравился и я о нем забыл. Но однажды, когда я стал делать эскизы для проекта «Эффект липких пальцев», я обратил внимание, что там есть чуть-чуть кусочек Климта, потому что он где-то когда-то так и остался во мне. И подобное часто всплывает, когда я смотрю на свои старые работы. Тут надо заметить, что, конечно, работы в ММСИ относительно старые, поскольку я отсчитываю свою деятельность с 2007 года, когда состоялась моя первая выставка в галерее у Петра Войса, где были представлены коллажи. А недавно, когда я переезжал с квартиры на квартиру, забрал из мастерской действительно старые вещи, например, 2000-го года. Из тех времен, когда я был студентом и по ночам рисовал. Кстати, я и сейчас по ночам работаю.
Как интересно. Часто художники, которые работают с живописью говорят, что им нужен дневной свет.
И.П.: Да, но я ночной человек. Я очень люблю, например, в девять начать рисовать и в три часа ночи закончить. Так вот, когда я привез свои работы, сделанные более 20 лет назад, а это совсем не большие вещи, я их мельком пересмотрел, и обнаружил, что эти образы, найденные и придуманные тогда, в общем-то со мной и живут по сей день. Они трансформируются, становясь управляемыми. Если в те годы я просто их как бы фиксировал для себя, то по прошествии лет я стал с ними взаимодействовать, они превратились в моих постоянных персонажей. Основная тема, которую как раз можно будет увидеть и проследить на выставке, и в общем-то моя основная тема, это постоянное размышление по поводу нахождения персонажа в реальности. В детстве у меня было много достаточно ярко выраженных черт аутичного спектра: например, я не играл с детьми, я не мог сосредоточится на уроках, из-за чего сильно отставал в школе. Я сидел на уроке весь в своих мыслях. Я не понимал, как взаимодействуют люди и из-за этого был не любим учителями, и в последствии отчислен из школы, и два раза из училища. С возрастом я понял социализацию, но все равно я часто остаюсь один и мне достаточно не просто жить с семьей. Я ни с кем не играл, не дружил, все время был один и замечательно замыкался в своей комнате или на даче в песочнице. Но у меня всегда было такое чистое детское желание какого-то взаимодействия, дружбы, и вот это и стало тем вопросом, который постоянно меня тревожит. Взаимодействие персонажа с окружающей реальностью или уход в собственную реальность. И что на самом деле более реально. Та реальность, куда ты уходишь, или та в который ты находишься сам? Реально все, потому что мы живем чувствами.
Время как длящийся процесс — одна из основных тем, которые вас интересуют. Это тоже из детства?
И.П.: Я с самого детства ношу часы и это тоже не просто так. Фиксация времени и попытка прочувствовать его была в детстве неосознанной, потом я уже стал ее понимать, артикулировать для себя. Сначала я придумал идею, потом стал придумывать ее визуализацию и появился первый проект «News», который связан с текучестью. И это исчезновение во времени — будто краска растворяет персонажа, уничтожает его и покидает пределы микрореальности холста.
Вы работаете с инсталляцией, живописью, саунд-артом и видео. А есть ли медиум, который вам ближе всего? Или для вас не важен формат, а важна сама идея, концептуальная задумка?
И.П.: Мне важна идея, а для ее реализации могут подходить разные медиа. Обычно идея у меня появляется уже с пониманием того, в чем я это осуществлю. Я люблю живопись, я люблю процесс, когда я понимаю, что я хочу сказать, и все время добавляю что-то. Инсталляция — это нечто иное, в частности, ее придумка и постройка, это два разных момента. Когда ты придумываешь, ты можешь что-то менять, добавлять, а потом ты в каком-то моменте за, условно, пять дней строишь ее. Это тоже потрясающий процесс, но короткий. Я даже не знаю, что я больше люблю. Когда я создаю инсталляции мне кажется, что прекрасней быть ничего не может, когда нахожусь в мастерской, и занимаюсь живописными историями, мне тоже кажется, что я не выходил бы отсюда.
Вы применяете к своему творчеству такой термин как концептуальный формализм. А можете рассказать немного об этом. Я не совсем поняла, что вы под этим подразумеваете.
И.П.: Это такая немножко полушутливая история. Когда я был начинающим художником, то размышлял, что есть концептуальное искусство, и иногда в нем зачастую нет визуализации. Также, поскольку я учился в таком заскорузлом учебном заведении как училище имени Рериха, при академии, оно такое очень традиционное, то я видел, как много есть визуальности интересной, просто классной, но в то же время бессмысленной. Я тогда задумался о сочетании осмысленности и визуализации. Оттуда родился этот концептуальный формализм. Это разговор о том, что форма и идея могут сочетаться. Баланс сочетания этих вещей мне очень интересен, по крайней мере я стараюсь его искать.
Ваши последние работы можно увидеть на выставке «После сингулярности» в галерее pop/off/art. Здесь представлены две части вашего проекта-исследования, в рамках которого вы работали «в соавторстве» с генеративно-состязательной нейронной сетью GAN2. В чем различие между двумя частями?
И.П.: Хочу отметить, что серию «After», которая представлена на выставке «После сингулярности» я создал в команде с куратором проекта Мариной Альвитр и Иваном Пузыревым, работавшим над digital сопровождением. Начну с того, почему я выбрал именно живопись. Максимально не человеческое, то есть нейросеть, я перевожу в максимально человеческое медиа — в живопись. И для меня изначально были важны холст, акрил, масло. И если в первой части машина обучается на том, что я ей предлагаю, а это какое-то количество имиджей, которые я в нее закидываю, и она пытается обучиться, то во второй — уже я пытаюсь разобраться с ее образами. Я ей вкидываю всего лишь месседж, нагромождение терминов из ее же мира, из мира технологий и она сама мне выдает визуализацию своих же терминов. Если там она учится, то тут я пытаюсь разобраться.
Вас что-то удивило в процессе взаимодействия с нейросетью?
И.П.: Мне было интересно. Во-первых, есть у этого машинного видения определенная пластика — биологическая каша, эстетика перетекания и эти замыленные биоформы. Когда, особенно в первой части, я выбирал какие-то изображения для того, чтобы машина с этим работала, от сета к сету я все больше понимал хотя бы примерно, как она это просчитывает. Например, мне необходимо было сделать портрет себя, я загрузил собственные фотографии с моим лицом и где я снят по пояс. Множество таких изображений и к ним я вкидываю четыре изображения самолета. И вижу, как нейросеть сбоит, пытаясь понять, почему это здесь оказалось, так что довольно интересные получались изображения, странные. Еще момент интересный был, в сете «После религии» собраны изображения всего, что связано с религией. Это изображения храмов, фотографии картин, священнослужители и иконы. Машина берет 10 изображений и выдает столько же, но в каждом из них будут частицы других изображений. Она так все меняет, пытаясь просчитать, где ухо, где глаз, сколько ушей, носов и выстроить свое представление. Так вот иконы она практически не затронула, она выдала их как есть. При том, что это единственное во что она или не смогла, или не захотела вторгаться.
Планируете ли вы продолжать «сотрудничать» с нейросетью?
И.П.: Да, у меня есть мысли. Я долго работал над этим проектом и в процессе понял, как и что я хочу развивать дальше.
На ваш взгляд, насколько сильно новые технологии меняют искусство? Привносят ли они что-то?
И.П.: Технологии — это инструмент и для жизни в бытовом плане, и для искусства. Если взять мое исследование с нейросетями, то я говорил с самого начала, что я беру нейросеть как инструмент, или, как я шутил, в качестве напарника, немножко соавтора. По сути, это интересный, сложный и многогранный инструмент, поэтому чем больше технологии будут развиваться, тем более широкий инструментарий мы получим. Вместе с тем я не понимаю, например, как искусство может уйти полностью в сеть, поскольку инсталляция — это абсолютно тактильное искусство. Ты заходишь в пространство, и ощущаешь сколько метров за объектом, ты его чувствуешь, чувствуешь температуру зала. Если это необходимо инсталляции, то зал, к примеру, может быть холодным или наоборот нагретый. Это все часть инсталляции и подобное невозможно передать через изображение или видео. Живопись можно посмотреть, хотя ты все равно не сможешь ее почувствовать через экран монитора. Прекрасно если будут развиваться технологии, это замечательно, но очень плохо, если ковид будет продолжаться и мы опять уйдем в рассматривание искусства на мониторах. Я за технологии, просто за их разумное использование.
Художников часто просят назвать своих любимых авторов, а вы в одном из интервью сказали, что вас наоборот притягивает то, что изначально отталкивает, поэтому вы посещаете выставки тех, кто вам по определению не близок. Что вам дает подобный подход?
И.П.: Дело в том, что если я оказываюсь вдруг на выставке молодых авторов, то могу ее быстро пройти, потому что я понимаю, что кто-то не до конца сформулировал мысль, просто молод еще, а кто-то неплохо сформулировал мысль, но не визуализировал ее. Но если я оказываюсь на выставке, к примеру, классика, оставившего след, но этот художник мне не близок, и я его не понимаю, то я трачу время на то, чтобы разобраться. Мне хочется узнать, почему в тот исторический период это было очень важным высказыванием, почему визуализация высказывания была важна и актуальна тому времени. Я считаю, что я очень много могу для себя приобрести ценного. Проще всего, если ты чего-то не понимаешь, взять и уйти. Ну не нравится и все. Но мне интересно разобраться с сутью, хотя я могу остаться при своем, но проделав такую работу, я много для себя приобрету.
Вы упомянули молодых художников, а вы следите за кем-то из них? Возможно, кто-то кажется вам наиболее интересным?
И.П.: Я не слежу, но вижу на выставках. Будем говорить не о молодых художниках, а лучше о молодых как об авторах, а то я себя старым чувствую. Не буду называть имен, могу кого-то забыть, пропустить. Я подхожу к просмотру довольно просто — смотрю и запоминаю то, что меня цепляет. Как раз вчера меня спросили в разговоре о различиях между молодыми авторами моего поколения и теми, кто выходит на арт-сцену сегодня. Может, это будет похоже на старческое ворчание, но хоть художников тогда было меньше, а искусство казалось более наивным, но мне кажется, что каждого из них на заре своей художественной деятельности можно было назвать самобытным и индивидуальным. Когда ко мне обращаются в интервью или на какой-то лекции с просьбой что-то посоветовать молодым художникам, я всегда говорю: «Будьте собой». Делайте сырое искусство, оно потом станет не сырым, но свое. Ошибайтесь, пусть будет наивно. Но самое ценное, что есть, это вы. Ваше переживание, ваш эмоциональный опыт, ваш взгляд. Когда художники пытаются быть правильными, получается 10-20 одинаковых художников. И я, приходя на выставки, видя произведения искусства, задаюсь вопросом: а эта работа вот этого художника или этого. И не знаю. Художники, которые выставляются, которых мы знаем, они как будто бы самобытны и имеют свое лицо, но реально невозможно понять, где чья работа. Очень здорово, что есть все эти школы современного искусства, но все стали такие правильные, продуманные и профессиональные, а в итоге ушла самая ценная вещь, которая есть в искусстве — сами художники. И тут возникает вопрос: а зачем это все надо?
Интервью: Евгения Зубченко
Фотографии: Саша Кравец, Дмитрий Фомин, арт-центр «Гридчинхолл», Центр современного искусства «Арсенал»
