Новый проект Александра Голынского — «Обращение подручности»
В независимой галерее K320 прошла выставка Александра Голынского — «Обращение подручности», первый за долгое время публичный проект художника. В своей деятельности Александр исследует материал и форму произведения искусства: если раньше он работал преимущественно с изолентой, то сегодня создает свои объекты из бумаги. В интервью ArtTube художник рассказал о тонкостях работы со столь не прочным и хрупким материалом и о том, каким, по его мнению, должно быть искусство сегодня, в столь не простое и изменчивое время.
Экспозиция твоей выставки делится на два зала. Если в одном зале представлены более простые формы, то во втором история начинает усложняться. Там уже с объектами происходит некая трансформация. Расскажи, пожалуйста, в чем твоя задумка?
Александр Голынский: Идея как раз была в том, чтобы показать фрагмент пластической трансформации минималистических предметов. Я представляю зрителю свое мышление в пластических формах, как оно развивается. От простых элементов, то есть от просто вкручивания шурупов в стопку бумаги, до трансформации и скручивания этими шурупами отдельных кусков бумаги. Еще очень важно, что бумага мной не нарезается. Там есть только одна такая скульптура, из ранних, я в ней попытался внутренний ритм создать. А все остальные вещи делались уже только с внешним ритмом, то есть массы объектов взаимодействуют друг с другом. Драматургическая составляющая выставки это, конечно, связь экспозиции со словом «свинталёт», которое мной было придумано и составлено из двух слов, и с текстом Егора Софронова, интерпретировавшим выставку. В тексте он выявляет тропинки, по которым предлагает зрителю идти и рассматривать эти вне контекстные формы.
Думаю, тут как раз надо сказать, что выставка проходит в рамках кураторского проекта Светланы Басковой «Где двое или трое, там Я среди них». Егор Сафронов выступает эстетическим аналитиком проекта. О тексте Егора ты уже рассказал, а какова была роль Светланы в проекте?
А.Г.: Собственно Светлана мне и предложила сделать выставку и зарядила меня на то, чтобы я доделал эту серию. Она задала сроки, я подготовился и снял видео, которое связывает формальную, скульптурную часть выставки с придуманным словом. Она помогла с экспозицией, мы провели жесткий отбор, ведь этих работ у меня гораздо больше, в два раза больше. Светлана обладает большим экспозиционным опытом и предложила мне ставить на минимализм, чтобы исключить дизайнерское видение, мол, посмотрите, что я и это сделал, и это. Зрителю необходима дистанция между работами не только физическая, но и внутренняя, это позволит поразмышлять о каждой работе в более широком ключе. Объекты минималистичные, поэтому к каждого зрителя появляются свои собственные метафоры, исходя из его интеллектуального багажа. Мешать ему не надо.
Ты упоминаешь придуманное тобой слово — «свинталёт». Ты не редко обращаешься к неологизмам. Какую роль они играют, что иллюстрируют?
А.Г.: В данном случае «свинталёт» фактически является вторым названием этой выставки, это интонация проекта. Объекты как бы демонстрируют фрагменты «свинталёта». Поэтому, собственно, и обращение к листам, мы можем напечатать текст на них, но тут я работаю с чистыми листами, с их объемом в целом, поскольку нет никакой информации, которую можно было бы напечатать на листах. Я работаю с ними как с блоками для создания объекта, свинчивая их. В момент вкручивания шурупа в пачку бумаги, когда слои начинают сами подыгрывать шурупу, шуруп хочет их к чему-то привинтить, но бумага не сопротивляется, а наоборот — поддается и стремительно поднимается вверх по резьбе шурупа, вырастая в высоту. При этом плотные слои бумаги размыкаются, создавая бумажный ландшафт.
Расскажи, пожалуйста, о роли материала в твоих художественных практиках. Как ты выбираешь с чем работать?
А.Г.: Мне в работе с материалом важно, чтобы получилось что-то третье. Чтобы при соединении двух элементов произошел какой-то неожиданный процесс. И здесь он произошел. Я стал вкручивать шуруп в стопку бумаги, и она начала резко подниматься, и сама налазить на шуруп. Я это не программировал. Художественная ситуация, которая заложена в специфике самого материала. Собственно, как я и работал с изолентой. Когда я ее разрезал, раскрывал, верхний слой тоже не отклеивался, а превращался в некую модернистскую гармошку. Я тоже это не задумывал. Когда в работе с материалами появляется что-то третье, не программируемое, у меня сразу же возникает желание поработать с этим.
Давно ли ты обратился к бумаге? Чем она тебя заинтересовала?
А.Г.: Обычно я плавно начинаю работать с новым материалом, делая параллельно другие проекты. Так произошло и с бумагой. Первую работу я сделал в 2021 году, как раз она представлена на выставке, та, что с шурупами, не обрамленная картонной рамой. А вообще с бумагой я еще и раньше начинал работать, промежуточным этапом. Перед абстрактными объектами я решил заняться макетами автомобилей, но это ассоциативная история, которая, впрочем, все равно повлияла на меня. И вот так через ремесло, через макет я вышел на бумажные объекты. В этом году я возобновил работу с бумагой и шурупами, но более целенаправленно. Естественно, вел эту серию потихоньку, а летом, когда я понял, что выставка состоится, задумал финальные работы, у меня была концепция и видение.
Какие преимущества у бумаги перед клейкой лентой? Я помню, на открытии выставки ты упомянул, что изолента не позволяет создавать большие объекты.
А.Г.: Да, в какой-то момент я пришел к понимаю, что нельзя делать большие работы без каркаса. Мне важно оставлять материал чистым, не подготавливая какой-то дополнительный каркас, который не входит в общую структуру. А в бумаге объекты получаются уже больше по размеру и все точки, все функциональные моменты открыты. Я не прячу какие-то элементы, у меня все на виду. Кроме того, для меня важен сам момент фиксации одного объекта за другой. В случае с изолентой слои всей своей массой прилегали к предыдущим и так наслаивалась скульптура, а здесь слои идут точечно. Возникают живые ситуации на стыках материала и шурупов.
Сейчас мир очень сильно изменился, происходит много событий, от которых сложно дистанцироваться. Отражается ли происходящее на том, что ты делаешь сейчас?
А.Г.: Время действительно сложное и такие четкие, ясные односложные действия, как вкручивание шурупа в нежную ткань бумаги, супер не прочную, для меня являются метафорой ситуации. Сейчас, мне кажется, искусство должно быть односложным, чтобы оно не объясняло и не учило. Чтобы это была ясная ситуация на интуитивном для зрителя уровне. Интуиция, которую зритель включает, и она не может быть выражена в словах. Если что-то можно выразить в словах, то зачем тогда делать выставку? Тратить деньги, приглашать посторонних людей, чтобы они посмотрели. Можно же просто написать на бумаге. Мне хочется педалировать в своих работах момент неперекладываемости языка. Так что мои объекты следует воспринимать вне контекста.
На открытии ты активно общался со зрителями. А какие вопросы они задавали? Какие объекты привлекли больше всего внимания?
А.Г.: Мне запомнился вопрос «Что вы этим хотите нам сказать нам?». То есть должно быть заложено некое напутствие, посыл, ясная идея. Но мне кажется, что в изобразительном искусстве вполне достаточно демонстрировать процесс мышления художника, который воплощается в пластических образах, в серии таких образов. Достаточно визуализации процесса или его части. Возвращаясь к вышесказанному, напутствие можно написать и на бумаге, зачем тогда делать выставку.
А над чем ты еще работаешь? Например, я видела недавно у тебя в социальных сетях серию графических работ «Весна в деталях».
А.Г.: Да, но для меня это же тоже работа с бумагой, только в виде рисунков. Тут надо сказать, что я отрисовал части объектов, представленных сейчас на выставке, на таких же листах бумаги. Я их рисовал, а потом в какой-то момент отказался от рисунка, потому что он становился очень многословным. Там появилась, линия, пятно, колорит, свет, форма. И я стал работать уже с чистыми стопками бумаг. Графика на такой же бумаге и выполнена. Там тоже можно проследить эту трансформацию. Начинал я с черно-белых простых форм, потом плавно входил в цвет, потом был самый расцвет, где у меня одни ржавые коричневые цвета пересекались с холодными ледяными синими-зелеными цветами, и потом я опять выходил на такую жижу, которая образовывала уже не четкие конструкции, а плавные потоки, расплавляющиеся на листе. От четких форм через суперсложные формы к потоку, который состоит из разноцветных мерцающих штрихов. После того, как это превратилось в поток, вся изобразительность ушла с бумаги, я взял ее как объект и начал с ней работать.
Интервью: Евгения Зубченко
Фотографии: Денис Лапшин
