Выставка-коллаборация Елены Филаретовой в ММОМА
До 30 июня в Московском музее современного искусства открыта выставка художницы Елены Филаретовой — «НИИ ФИЛАРЕТОВА». Во время работы выставки совместно со Школой дизайна НИУ ВШЭ организован Научно-исследовательский Институт изучения жизни и творчества художницы. Работа НИИ представляет собой коллаборацию между художницей и студентами Школы, каждый из которых внес свой вклад в создание выставочного проекта. Мы поговорили с Еленой Филаретовой о работе над выставкой и о ее творческом методе.
Елена, в какой момент поняли, что готовы к своей первой музейной выставке?
Елена Филаретова: Я думаю, что я не была готова, и только сейчас, когда прошел месяц, начинаю понимать, что происходит. Совсем недавно мы разговаривали на эту тему с коллекционером Сарой Виниц, и она сказала, что было бы странно, будь я готова. В принципе так и есть: если человек к чему-то готов, значит, ему уже нужно что-то другое, что-то сложнее. В жизни ведь тоже так. Если мы к чему-то готовы, значит, мы имеем дело с пройденным этапом. Поэтому я не была готова и, мне кажется, это здорово.
Насколько подготовка музейного проекта отличается от работы над галерейной выставкой?
Е.Ф.: Самое сложное это масштаб и факт того, что государственный музей не может дополнить или поменять некоторые работы в процессе подготовки к выставке. Все те работы и проекты, что мы подготовили за два месяца до начала выставки, должны были оказаться в музее без изменений. Галерейные выставки и ярмарки отличаются куда большей гибкостью.
Проект на двух этажах здания представлен четырьмя сериями, в которые вошло более 150 ваших работ. Для создания такого количества работ, наверное, нужна большая мастерская. Где вы работаете в Санкт-Петербурге?
Е.Ф.: Удивительно, но все большие работы написаны мной в очень маленькой мастерской. Я работаю в комнатке размером 14 или 15 метров, мой эксперимент с комфортной мастерской — обычная студия в жилом комплексе. Это самое маленькое помещение мастерской, которое у меня было в жизни. В предыдущих мастерских я развешивала свои работы по стенам, здесь у меня нет такой возможности и меня это не смущает. Скручиваю работу в рулон и кладу на пол в определенное место. Так что было неожиданно увидеть все свои работы в музее целиком.
Куратором и архитектором выставки выступил Борис Бернаскони. Его развеска изменила восприятие ваших работ? Представляли ли вы раньше ваши холсты в виде тотальной инсталляции?
Е.Ф.: Нет, совершенно не представляла. Для меня стала сюрпризом его развеска, несмотря на то, что задолго до монтажа у нас уже была готова модель пространства с картинами, которую помогли сделать в бюро BERNASKONI. Я получила академическое образование и все это время меня сопровождала классическая развеска — обрамленный холст, между картинами пространство. То что сделал Борис — совершенно удивительный новый образ. Его развеска предполагает полное погружение.
А где вы познакомились с Борисом Бернаскони и как появилась идея коллаборации с ним?
Е.Ф.: Мы познакомились, мне кажется, в 2017 или в 2018 году на ярмарке Sam Fair. В какой-то момент пришла идея и возможность сделать большой проект. Борису было интересно попробовать архитектурно решить музейное пространство с моими работами и он знал наперед, как это можно сделать, потому что у него большой опыт.
Где вы обычно черпаете идеи для своих работ?
Е.Ф.: Всегда в разных местах. Иногда что-то мне снится. Например, после ярмарки Blazar мне постоянно снилось, что я пребываю в каком-то зеленом пространстве. Так появились работы из зала «Лес». Уже потом, рассуждая о том, откуда изначально могли появиться эти образы, я вспомнила один случай. У меня с детства плохое зрение, а линзы я начала носить только с третьего класса. И вот однажды, еще до того, как обнаружилась моя проблема со зрением, мы с отцом пошли в лес собирать землянику. В какой-то момент отец отошел на 30 метров и присел в траву. И я его потеряла. Попыталась подойти к какому-то темному пятну в траве, и поняла, что это пень. Всматриваясь в деревья вокруг, я уже начала видеть лисичек, волка, кошечек, собачек. Из-за того, что я видела предметы размыто, мне приходилось в 15 раз больше любого другого ребенка фантазировать, прикидывая, что это может быть. Вообще из детства приходит много образов.
После вашего рассказа мне стало понятно, откуда в вашем творчестве появился термин визуальной парейдолии — процесса, при котором человек видит знакомые образы и лица в случайных или неструктурированных визуальных стимулах. Какую роль этот процесс играет в ваших живописных работах?
Е.Ф.: Думаю, что тема визуальной парейдолии проходит сквозь все мои серии. Мне очень нравится тот факт, что каждый зритель может по-своему интерпретировать образы, присутствующие в моих работах. Ведь каждый человек имеет свой определенный визуальный ряд, который формируется из того, что он видел в своей жизни. У кого-то, допустим, в детстве могла быть черная кошка и потом человек, видя черное пятно на холсте, напоминающее животное, будет его идентифицировать именно со своей черной кошкой.
В своих произведениях вы используете широкие мазки, что создает иллюзию фокусировки, свойственную человеку, — зритель видит центральную часть более четко, края же остаются размытыми. Как вы достигаете подобного эффекта?
Е.Ф.: У меня есть необычные приемы касающиеся техники. Я думаю, они пришли ко мне из художественного лицея, потому что у классических живописцев есть разные этапы нанесения изображения, такие как подмалевок и лессировки, как и у старых мастеров. Первым слоем я делаю подмалевок не укрывистой прозрачной масляной краской. Я взяла этот момент за основу: работая с прозрачными пигментами, наношу их без белил, что позволяет мне передавать формы, которые создают ощущение пространства и свечения. Я использую флейцевые кисти —- большие и очень широкие кисти с мягкой щетиной. Естественно у меня палитра похожа на огромное корыто, где я замешиваю краску и разбавитель. Из-за такого метода мне приходится писать основную часть за один раз, то есть в течение 8 часов я не могу отойти от холста. Потому что основная площадь холста должна быть написана за один прием, поскольку краска засыхает и с ней уже ничего нельзя будет сделать. Потом я оставляю работу на два-три дня, жду пока она подсохнет и только после могу делать следующий слой.
В рамках выставки совместно со Школой дизайна НИУ ВШЭ организован Научно-Исследовательский Институт, который представляет собой «Тотальную коллаборацию» со студентами Школы дизайна НИУ ВШЭ. Как появилась идея подобной коллаборации?
Е.Ф.: Это уникальный ход Бориса Бернаскони. Звучит очень просто и здорово, но я не видела, чтобы подобная система реализовывалась бы в музее раньше. Получился целый мир вокруг НИИ. Эти проекты являются интерпретацией моих работ и моих текстов. Я размышляла о том, что именно студенты могут сделать по мотивам моих работ, но я не могла представить то, что в итоге получилось. Например, студентка сделала работу со шрифтом, сложным для восприятия, он перекликается с моими работами тем, что каждую букву нужно рассматривать, разглядывать, включать сложные процессы в голове, перебирать варианты того, что это может быть. И в итоге угадать и прочитать. Также очень интересный проект это очки-шоры, которые при надевании давали бы зрителю возможность не отвлекаться на посторонний визуальный шум, когда они смотрят выставку. Стоит отметить, что «Тотальная коллаборация» включает в себя не только сотрудничество со студентами, но и взаимодействие в целом с представителями креативных сред. На выставке есть удивительная коллаборация с компанией NtechLab, которая научила нейросеть создавать изображение, основываясь на фотографии зрителя так, будто это я написала его портрет. Я была поражена сходству полученного изображения с моими работами из серии «Портрет».
Музейная выставка это всегда важный этап для художника, такая черта, которая подводится под определенным периодом творчества. Вы уже знаете, в каком направлении будете дальше работать?
Е.Ф.: Музейная выставка это действительно серьезный момент. И я думаю, что она меня уже поменяла и еще будет менять как человека. И, конечно, есть новые идеи и новые проекты, которые связаны с дальнейшими выставками. Также очень важно для меня то, что действительно произошло какое-то обнуление и сейчас я чувствую, что думаю о вещах, предметах, которые не смогли бы ко мне прийти без этой выставки.
Интервью: Евгения Зубченко
Фотографии: Мотя Шеварихина, Алексей Народицкий
