Cамая полная Афиша событий современного искусства Москвы
56 актуальных событий

Осмыслить живопись

Иван Новиков представляет выставку своих студентов в мастерской Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина

13 марта в пространстве мастерской на улице Правды открылась выставка студентов курса художника Ивана Новикова «Современная живопись» при институте «База». Особенность проекта в том, что обычно Иван Новиков не проводит выставки своих учеников, здесь же, по его словам, в этом возникла необходимость. Как рассказал в интервью ArtTube сам художник, большинству ребят из этого набора живопись совершенно не близка, так и родилась идея проекта, где студентам предлагалось выработать свою авторскую позицию через концепт «живописного». Получилось или нет, решать зрителю, а мы поговорили с Иваном Новиковым о том, как отбирались работы, почему в качестве названия была выбрана иконографика, и о том, почему абстрактную живопись сегодня в России не замечают.

Расскажи, пожалуйста, об участниках выставки и о представленных работах.

Иван Новиков: Участники выставки — это ребята, которые сейчас заканчивают институт «База». На протяжении двух лет в рамках моего курса «Современная живопись» у нас проводились регулярные занятия, студенты изучали теорию и практику современной живописи. И в процессе лекций и семинаров мне стало понятно, что надо, с одной стороны, помочь ребятам закрепить материал, а с другой – сформулировать свое отношение к живописной практике сегодня. Интересно, что многим из них живопись совершенно не близка, но чётко проговоренной позиции у них не было. Тогда в рамках семинаров мы стали думать, как можно сделать совместную выставку, учитывая, что все они очень разнонаправленные художники. В итоге мы решили так: каждый предлагает свой проект, и мы его обсуждаем. В процессе дискуссий некоторые работы видоизменялись, но были студенты со своей железобетонной позицией, которую они в итоге отстояли. Так что выставка это и результат курса по современной живописи, и попытка в итоге сформулировать возможность для молодого художника заявить какую-то позицию, как ему можно вообще найти свой язык. Ключевой термин, который появился в процессе нашей дискуссии, это «безъязыковость». В том смысле, что я вроде бы и педагог, но вместе с тем точно такой же молодой художник, который делится теми крупицами знаний, которые мне самому удалось собрать. Но и я тоже не вполне могу говорить про свою артикулированную позицию. Так и ребята, для которых сформулировать какую-то свою идею зачастую бывает крайне сложно. Они пытаются найти свою концептуальную и пластическую основу, для них это выставка скорей является результатом дискуссий с самими собой.

Интересно, что речь идет о живописи, но чисто живописных работ на выставке не так уж и много, зато представлены объекты и инсталляции. Почему? Как эти объекты связаны с живописью?

И.Н.: Да, здесь традиционной живописи буквально пара работ. Моя педагогическая предпосылка строится на развитии теории «расширенной живописи» Дэвида Джозелита, сетевого расширенного понятия живописи через концепт «живописного». То есть такого произведения, которое работает не с морфологией искусства, что это холст, рама, краски, а с феноменом и с понятием, что же такое живопись. Соответственно здесь представлены работы, которые в разной степени апеллируют как к истории живописи, так и к её современности в целом. Важно было осмыслить живопись, а выбор медиа оставался за ребятами. Поэтому это могли быть и объекты, и живопись в чистом виде, и фото. Мне все работы очень близки, не хочется кого-то выделять, но для примера приведу проект Маши Королевой, который не редуцируется до какого-то одного произведения. На выставке она представила принт с цветными вертикальными полосами, напоминающими абстрактную живопись в духе Барнетта Ньюмана. Это принт, составленный с помощью, если я правильно воспроизвожу методологию, цветового анализатора Google Vision API. Также она выставляет свой зин: воспоминания людей, подвергшихся сексуальному насилию, например, харассменту. Она собирает анонимные истории и анализирует их. В данном случае мы видим живописную картину, цветовое произведение, которое работает с пятнами, фактурой, но при этом работа может быть решена и как принт, и как живописный холст. Это никак не влияет на содержание, которое находится вне материального объекта. Содержание в методологии, в концепции, в сознании.

Обращает на себя внимание название выставки – графическое изображение звуковых волн. Довольно необычно.

И.Н.: Изначальной нашей интенцией для выставки была попытка поговорить о «живописи 2.0» в России. Это термин, введенный Джозелитом, и также была названа его знаменитая выставка. Он подразумевал, что где-то с 80-х годов в живописи произошел раскол. Есть живопись, которая по-прежнему создает объекты (фрески, картины и т.д.), а есть та, что работает с сетевыми образами. Сетевая «живопись 2.0» очень ярко вспыхнула в середине 2000-х и 2010-х. Она вынуждена бороться с затягивающей эстетикой дигитального мира, в частности, интернета. Но в то же время она глубоко фундаментальна, это живопись, которая работает с концептуальными сетевыми структурами. Так что название — это произнесенное вслух словосочетание «живопись 2.0», записанное на аудиофайл, и воспроизведенное в виде иконографики. Мы общались в телеграм-чате, и этот вариант названия победил в результате голосования.

Ты каждый год проводишь такие студенческие выставки в рамках своего курса?

И.Н.: Вовсе нет. Это не какой-то регулярный процесс, а наоборот – скорей исключение. Я уже отметил, что многим ребятам с этого курса живопись совершенно не близка и не интересна, но, тем не менее, у нас завязалась очень насыщенная дискуссия. Живопись до сих пор является важным медиа в мире искусства, при этом в нашей стране процветает консервативная живопись, и мы вынуждены в институте «База» давать современный угол зрения и объяснять, что она не сводится к соцреализму. Но у многих поначалу это вызывало отторжение, мы стали обсуждать, беседовать на эту тему даже вне рамок лекций, и в итоге родилась идея сделать такую выставку.

Какие задачи ты ставил перед собой как куратор?

И.Н.: Я выступаю в качестве куратора-модератора. То есть меня должно быть, как можно меньше, я пытаюсь редуцировать свое присутствие, но при этом модерирую ситуацию, чтобы создать условия для дискуссии между авторами. Соответственно для меня было принципиально важно, чтобы у нас проходили регулярные обсуждения идей и произведений. Речь идет о горизонтальном обсуждении, когда не только педагог высказывает свое мнение, но и все участники обсуждают процесс. Мне хотелось дать им возможность как-то проявить свою позицию по отношению к живописи сегодня. Особенно было интересно попытаться нащупать возможность живописного дискурса в контексте засилья цифровых технологий.

Ты поднимаешь проблематику поиска своего авторского языка. Многим ли твоим студентам удается выработать осознанную позицию?

И.Н.: Дело в том, что существуют некоторые институциональные сложности. Ведь «База» это самоорганизованная вещь, у нас нет финансовых возможностей помогать ребятам интегрироваться в эту среду. Это то с чем как раз очень хорошо помогают «Свободные мастерские» при Московском музее современного искусства (ММСИ), и Институт проблем современного искусства (ИПСИ). Мы пытаемся это как-то сделать, но не все в наших силах. Тем не менее, за то время пока я преподаю, я увидел, что «База» дает, возможно, не всегда релевантную сегодняшнему дню позицию, но такую крепкую, сбитую, насыщенную позицию, от которой можно оттолкнуться. Какое-то количество ребят после окончания продолжают работать под влиянием обучения, но потом очень ярко о себе заявляют. Можно вспомнить Веронику Актанову, Виталия Барабанова, Виталия Безпалова, Сашу Гореликова…

Наверное, твое имя тоже можно включить в этот список. Ты и сам окончил «Базу», и добился очень больших успехов.

И.Н.: Пожалуй, но в данном случае я рассматриваю тех, кому я сам преподавал. С моего курса я со многими ребятами дружу и регулярно общаюсь. Однако мне сложно сейчас анализировать, как сформировался у них язык или позиция, поскольку больше времени прошло, и я сам являлся участником этих процессов. А у этих ребят, которые представлены на нашей выставке, меньше временная дистанция и лучше видно, какими они пришли в «Базу» и какими в итоге становятся.

А тебе не кажется, что появление такого большого количество молодых художников, которых выпускает «База», Школа Родченко, ИПСИ и другие, порождает нездоровую конкуренцию? Рынок у нас довольно узкий, а художников все больше и больше.

И.Н.: Смотря, с чем сравнивать. Понятно, что если с США или, к примеру, с Германией, то да, он узкий. Но я не вижу здесь проблемы. Мне сложно говорить про коммерческую составляющую, растут объемы рынка искусств или нет, но совершенно очевидно, что за последний год у нас появилось около десяти новых галерей. Да, конечно, далеко не всем удается как-то зарабатывать на жизнь только искусством, но во всяком случае такое количество выпускников с художественным образованием очень сильно меняет ситуацию в целом в русском искусстве. Например, сейчас запускаются две программы, которые дают диплом, что ценно, потому что ни «База», ни Школа Родченко не выдают дипломы, наше обучение — это повышение квалификации. В Британской высшей школе дизайна появилась программа «Fine art», этим летом запускает магистерскую программу по современному искусству Высшая школа экономики. И это, как мне кажется, результат такого большого количества художников-выпускников ИПСИ, «Базы», Школы Родченко, которые, по сути, на своих плечах создали массу самых разных художественных сообществ, и их уже нельзя свести к тому, что вот это выпускники «Базы», а это выпускники Родченко. Создаются совершенно разные тусовки, новые интересные сообщества. Это приводит к тому, что те молодые авторы, кто хочет учиться искусству, они уже видят, что есть масса возможностей. Они лучше понимают, чего они хотят и в какую сторону двигаться.

Тебя интересует в первую очередь живопись, но, как я поняла из ряда твоих интервью, некоторые другие направления вызывают у тебя отторжение. Например, акционизм. Мне запомнилась твоя фраза о том, что вытеснение современного искусства из общественного сознания началось с акции Pussy Riot. То есть сегодняшний уровень агрессии в обществе, по твоему мнению, стал во многом следствием этой акции. Довольно спорное утверждение.

 И.Н.: Дело вот в чем. Да, акционизм это не мое искусство, мне просто оно неинтересно, но это прекрасное искусство, которое я понимаю, как работает. Но в обществе оно, к сожалению, до сих пор вызывает фрустрацию, только его и ассоциируют с современным искусством. В этом я вижу проблему. А все остальное ассоциируют с так называемым «артом». Вот эта ситуация, когда в общественном сознании происходит какое-то странное расщепление, что есть «возвышенное» классическое искусство, есть современное мерзкое и неприятное искусство, например, Pussy Riot или Петр Павленский, а есть «арт», что-то на границе дизайна, это с моей точки зрения неправильная, болезненная ситуация. Вместо стереоскопического понимания искусства, в российском обществе складывается крайне атомизированная, фрагментарная «картинка».

Разве акции тех же Pussy Riot или Петра Павленского это не реакция на то, что происходит в стране?

И.Н.: Реакция, конечно. Но мне кажется, сегодня акционизм никаким образом не отображает политическую ситуацию, это очень классическое и, с моей точки зрения, застаревшее искусство со своим каноном. Оно было уместно 60-е, в 70-е годы, еще в 90-е худо-бедно в России оно шло, да и с определёнными оговорками в 2000-е. В целом я смотрю сегодняшние акции – для меня это примерно то же самое, что смотреть на картины Куинджи. Конечно, такое искусство вполне приемлемо, но, когда кто-то сегодня начинает рисовать под Куинджи, это у меня вызывает недопонимание. Я не знаю практически никаких ярких известных мне медийных акций, которые действительно бы работали с политическим контекстом. Они просто повторяют классические методы в нашей среде. Думаю, акционизм требует теперь серьезного переосмысления и обновления методов.  Наверное, это нормально, мы должны в этом смысле пройти какой-то путь, но для меня это анахронизм. Предполагать, что сейчас можно что-то акцией изменить… вряд ли.

Кстати, «арт», который ты упомянул, у нас часто ассоциируется с абстрактной живописью, которой ты и занимаешься. Люди воспринимают ее как декор.

И.Н.: Надо признать, что в России она никому за даром не нужна. Хорошо, у нас просто, видимо, вся культура про другое. Я признаю такую позицию, но, мне кажется, у нас действительно нет понимания, что такое абстрактная живопись. Людям кажется, что это просто декоративная картина. Зачастую так и есть где-нибудь на Арбате или на набережной ЦДХ.

А как можно преодолеть это общественное неприятие, непонимание современного искусства?

И.Н.: Думаю, со временем диалог выстроится. Я не только сотрудничаю с «Базой», но и являюсь публичным лектором, много выступаю. Заметил, что сейчас люди, даже далекие от современного искусства, пытаются разобраться, почему сложились эти три лагеря (классика, современное искусство и «арт»). С моей точки зрения, происходит постепенное осознание, что искусство — это более широкое понятие, что оно может быть разным, что оно не должно обязательно нравиться или нет. Большая заслуга в этом музеев. Сейчас у нас музейный бум. Третьяковка строит огромные корпуса, Пушкинский строится. Буквально на днях президент подписал указ о строительстве домов культуры в разных регионах, не знаю, что там будет, но интересен сам факт. Я уж не говорю о таких музеях как «Гараж», ММСИ и прочих. Мне кажется, создается какая-то новая ситуация. У людей просто не было никакого представления об искусстве. Они видели по телевизору условных Pussy Riot и Шишкина, но не понимают, что эти вещи связаны. Вот эту проблему и должны решать музеи.

Вернемся к живописи. Ты не выставляешь живопись в чистом виде, обычно у тебя присутствуют разного рода инсталляции. Почему? Ты считаешь, что в чистом виде это уже устаревший медиум?

И.Н.: На самом деле я выставляю холсты отдельно, но их не замечают. Если у нас в России просто повестить абстрактную картину на стену, то её буквально не увидят. Вообще. Тотально. Сам твой вопрос является подтверждением данного факта. У меня было несколько выставок, где были просто холсты на стене, но они исчезают из медийного поля, люди проходят мимо. Такая, видимо, у нас особенность восприятия. Осознав это, я стал думать не картинами, а инсталляционным пространством. В этом смысле характерно, что Кабаков, который сейчас делает картины, говорит, что должен стать великими художником-живописцем, а инсталляция это баловство, хотя изначально использовал инсталляцию как выход из картины. Такого рода отношения с пространством его картин, которое огромное и, по сути, часть инсталляции, очень характерно для нашего искусства. Если он просто будет делать картины, этого никто не заметит совершенно.

То есть это вынужденный шаг с твоей стороны?

И.Н.: Не совсем. У меня академическое образование и одно время я пытался перебороть свои отношения с традиционной фигуративной живописью. Я занимался перформансами, акциями, концептуальными проектами с видео. Потом благодаря советам старших товарищей я понял, убежать от этой довлеющей махины наследия не получится, её нужно отрефлексировать. Я начал взаимодействовать с живописью разными способами и заметил, что на самом деле мне неинтересно выставлять просто картины. То есть не только зрителю это неинтересно, но и мне самому, как оказалось. Те истории, которые я хотел бы рассказать, гораздо острее и объемнее получаются в случае рассказа инсталляционного. Это уже позже, когда я вновь стал пробовать чисто картины выставлять, выяснилось, что их вообще никто не замечает. Интересно, что ты тоже не заметила.

Ты преподаешь в «Базе», выступаешь с лекциями, занимаешься кураторскими проектами, состоишь в редколлегии «Художественного журнала». Это не мешает твоему собственному творчеству?

И.Н.: Конечно, это отнимает существенную часть моего времени, но надо сказать, что я не тот художник, который будет сидеть в мастерской и создавать шедевры. Я так не умею. Просто не такой я человек. Все эти параллельные вещи, преподавание, работа с текстами, курирование, работа в «ХЖ», это все в той или иной степени я воспринимаю как часть своей художественной деятельности. Я не маститый куратор, но какой-то опыт уже есть. Поначалу мне не очень было понятно, как совладать с этим кураторским бекстейджем, как разделить художественное и кураторское, а сейчас я стал воспринимать это как абсолютно нормальную часть своей художественной деятельности, которая не сводится к произведениям. По сути, я просто все время нахожусь в процессе обработки массовых потоков информации, которые агрегирую и могу выдать в виде выставки. Я не выступаю как «нормальный» куратор, у меня нет даже таких умений. Я создаю инсталляцию как художник, просто из других произведений, и в данном случае я намеренно себя ограничиваю, чтобы ребята сами все делали, а я бы лишь помогал. Я не умею как куратор все это экспозиционно продумывать, я действительно подхожу к этому с художественной, возможно, даже слишком экспрессивной позиции. Мне кажется, так интересней. У меня есть любопытный опыт, когда мы в центре «Красном» делали выставку Саши Гореликова «Сухой корм для бумажных тигров». Саша великолепный график, но графикой у нас тоже, как и абстрактной живописью, мало кто интересуется. Я предложил не развешивать его работы банально на стенах, а использовать для экспозиции столы и подиумы, которые нам достались в подарок от музея «Гараж». Они были оббитые чуть-чуть, но все же было видно, что это не наше кустарное производство. Эти столы мы перевернули, поставили на бока и на них стали наклеивать рисунки. Идеальный выставочный хаос. С одно стороны, я убрал традиционное смотрение рисунков, с другой – это помогло работам Саши раскрыться. На мой взгляд, это как раз самый лучший метод. Я думаю, как я бы сделал инсталляцию и воспринимаю это не как отдельное произведение, а именно как часть инсталляции. Чтобы наиболее полно эти работы раскрылись.

Хорошо, последний вопрос. Недавно в пространстве Cube Moscow ты участвовал в дискуссии «Открытый диалог: российское художественное поколение середины 2010-х». Когда мы говорим о 1990-х или 2000-х, то сразу всплывают определенные образы, а вот что из себя представляет поколение 2010-х мне, например, не до конца ясно. Ты сформулировал для себя какую-то позицию?

И.Н.: Это открытый для меня вопрос. В рамках выставки, которую я курировал в Cube, я по сути выставлял художников 2010-х годов, и там как раз хотел показать это поколение как некий этап. Мы действительно хорошо себе представляем, что такое 1990-е и 2000-е в искусстве, и с некоторыми оговорками я думал, что и 2010-е уже видны. Есть очень яркие фигуры: Арсений Жиляев, Андрей Кузькин, Таус Махачева, Ирина Корина. Но потом я стал понимать, что я не вижу это поколение как единое целое, после 2014-го года произошел разрыв. Я для себя стал это называть «поколением 2015-го». Очень сильно изменилась социально-политическая ситуация: захват Крыма и последующий кризис. И одновременно – тотальное распространение мобильного интернета. Это привело к тому, что сейчас принято называть пост-интернет искусством, но пост-интернет, с моей точки зрения, это такой коммерческий бренд, как трансавангард 80-х годов или неоэкспрессионизм. Есть масса возможностей отреагировать на засилье интернета и цифровой среды. И поколение 2015-х годов сформировалось и пришло в свой расцвет на фоне совершенно дикой социально-политической ситуации и одновременно сверх «юзер-френдли» ориентированного интерфейса, окружающего нас в приложениях, в быту. Убер, Airbnb, все становится сверх удобным. Государство, которое отжимает часть соседнего государства, создает электронное правительство и управление через голосование на смартфонах. Какие-то странные вещи, формирующие горизонт поколения 2014-15 годов. И этот перелом еще продолжается. Кто-то из художников начала 2010-х стал мировой знаменитостью, кто-то уехал, кто-то наоборот перестал заниматься искусством, но после 2015-го года у них у всех начались другие процессы, которые были оторваны от сегодняшней реальности. Они так и остались в 2010-х. Хороший пример это фестиваль «МедиаУдар», который был супер ярким явлением в целом, и на самом деле поднял огромную художественную волну в России, а сейчас сошел на нет. Это уже притча во языцех, что активизм сдулся и так далее, но я как раз думаю, что новое поколение будет супер политизированным. Потому что даже пластические вещи, когда художник говорит, ой, я работаю просто с формой, они все равно пытаются, случайно или нет, обращаться к политической ситуации.

Автор фото и интервью Евгения Зубченко