Cамая полная Афиша событий современного искусства Москвы
66 актуальных событий

Плющ на стене замка

Меланхолия Гамлета и средневековая эстетика в проекте Анны Таганцевой-Кобзевой и Кати Грановой

Первым проектом в новых мастерских Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина стала выставка по итогам резиденции Анны Таганцевой-Кобзевой и Кати Грановой. Вдохновением для проекта, который получил название «Акт 1. Явление 5. Комната в замке», послужила сцена из шекспировской трагедии, где Гамлет беседует с призраком. Как рассказали в интервью ArtTube художницы, в действительности выставка лишена жесткой концептуальной линии связанной с Гамлетом, речь здесь идет о соединении различных взглядов и медиумов, задающих поле, в котором зритель сам мог бы конструировать свои смыслы.

Сразу хочется спросить, чем вас заинтересовал образ Гамлета?

Анна Таганцева-Кобзева: Идея проекта появилась у меня в прошлом году. Гамлет, как персонаж, заинтересовал меня своим ненастоящим безумием. То есть это его метод выяснить некую правду и проверить полученную от призрака информацию. Мне показалось это близким моей художественной практике в целом, ведь часто художник выбирает нестандартные и спорные, порой иррациональные пути для создания работ. В целом искусство близко к безумию, но Гамлет интересен именно тем, что это безумие не настоящее, это всего лишь метод. Но больше всего меня заинтересовала сама сцена, которая создает всю трагедию. Для меня это встреча с мистическим, но не просто с мистическим, а с духом прошлого, который поднялся из могилы, и уже не присутствует в настоящем. Это история, которая создает предпосылки для действий Гамлета, момент осознания намерения действия через умерших предков. В дальнейшем эта идея, вложенная духом прошлого, и побуждает его к мести. Это как то, от чего мы не можем уйти – от прошлого. Примечательно то, что это все происходит за пределами замка, у крепостной стены. Мне кажется, это символичный момент сам по себе, и мне захотелось его использовать. Темы мистического и оккультного для меня очень важны, их я разрабатываю в своей художественной практике. Я задаюсь такими вопросами, как, например, магия и мистика взаимодействуют с прогрессом, с современной наукой и философией, где они могут найти диалог, какие-то точки пересечения. Мы живем в реальности, в которой иррациональное соседствует с техническим прогрессом, и, как мы видим, просвещение и рациональность до сих пор не победили. Это иллюзия прошлого века, что они могут победить.

Катя Гранова: Когда Аня предложила мне этот проект, я сразу согласилась, хотя раньше не особенно думала в сторону Гамлета или средневековых крепостей. Однако мне очень близка эстетика барочной литературы, мое искусство так или иначе рефлексирует на тему взаимодействия с прошлым, поэтому образ Гамлета показался мне богатым на возможности. Я стала изучать предложенную тему. В какой-то момент я послушала интервью Бенедикта Камбербэтча про то, как он играл Гамлета, в котором он говорил, что каждый актер должен найти для себя повод, личную внутреннюю причину сказать: “Быть или не быть”. И я спросила себя, а вот правда, какая моя личная причина делать живописную серию, как-то связанную с Гамлетом? Что должно мной двигать? Чем больше я в это все погружалась, тем больше я пропускала историю Гамлета через себя, находя в своем живописном методе, в котором, с одной стороны, много интуитивного, а с другой – много сомнений, терзаний, подчеркиваний, позицию Гамлета. Он получает информацию от мистического источника, но постоянно ее верифицирует, сомневается и терзается. Мне вдруг страшно захотелось сыграть Гамлета на сцене, пережить этот опыт. Мне было интересно, как по-разному эта тема выглядела из разных эпох: как эта история стала своего рода нитью, связывающую разные времена, ведь уже 500 лет все театры мира ставят Гамлета. И в качестве отправной точки я решила использовать фотографии старых постановок с Лоуренсом Оливье, Джоном Гилгудом, Сарой Бернар.

Анна Таганцева-Кобзева: Надо отметить, что мы очень по-разному подошли к этой теме с Гамлетом. Изначально инерция по поводу Гамлета была моя, но по ходу проекта я скорей отошла трагедии Шекспира, а Катя, наоборот, приблизилась к ней. Я думаю, работа Кати больше в прямом диалоге с Гамлетом, чем то, что сделала я. В своей работе я скорее обозначаю напоминания, отсылки к какими-то средневековым историям. К крепостной стене, у которой происходит встреча с призраком, но это все очень не прямая связь.

Катя Гранова: Мне кажется, важно отметить, что наша выставка не про Гамлета. Это про то, что каждая из нас нашла в этом. Я, может быть, ориентировалась на значительно более конкретные вещи, я думала про конкретные постановки и тексты, тогда как у Ани это было вдохновение, связанное со средневековой эстетикой.

Анна Таганцева-Кобзева: Ну не совсем с эстетикой. Структура нашего общества сейчас ближе к средневековому, чем к индустриальному. Есть что-то, что заставляет меня обратиться к этому отрезку истории, но не выстраивать копию или отсылку к средневековью, а скорее обратить внимание на присутствие этого, по-новому взглянуть на эту связь. В своих работах мне важно обозначать поле, в котором зритель может конструировать свои смыслы, это и есть поле для диалога. Мне хочется избежать строгой концептуальной подоплеки, которая бы объясняла каждую структуру и для меня это важно в моем искусстве. Это скорей обозначение темы – некой истории, ощущений, а не навязывание убеждений. В мире и так слишком много сейчас навязывания убеждений, в каком-то смысле на этом строятся социальные сети. Здесь мы в чем-то созвучны с Катей, как я думаю. Такой холодный концептуализм нам не близок.

Вы первые резиденты новых мастерских фонда. Как вам здесь работалось? Понравилось ли пространство?

Анна Таганцева-Кобзева: Первую неделю было привыкание. Это классное место, здесь большие окна, очень крутое дневное освещение. Интересно, что мы и первые художницы в новой мастерской, и впервые работаем вместе. Я сделала за время резиденции довольно много разных работ, и лишь часть была показана на выставке, многие я планирую использовать в следующих проектах. Это был действительно продуктивный месяц и, конечно, хочется сохранить этот настрой и после резиденции. Я как раз в марте планирую еще одну выставку и, думаю, работы, сделанные в резиденции, но не показанные на выставке, найдут там свое место.

Что вам дал этот первый опыт совместной работы и резиденция в целом?

Катя Гранова: Это был очень интересный процесс. У меня был такой опыт работы в Royal College of Art, когда ты находишься с другими художниками в одной мастерской, видишь, как по-разному все работают и как все друг на друга влияют. Это позволяет выкристаллизовывать для себя, что именно ты делаешь, чем это отличается от других. Здесь в резиденции мы тоже могли наблюдать за работой друг друга, я много думала, чем процесс моей работы отличается от Аниного, как по-разному мы относимся к процессу и результату, интуитивности и продуманности, как мешаем краски и организовываем рабочее пространство. В начале резиденции я написала текст про художников как трагических героев или рыцарей веры из «Страха и трепета» Кьеркегора. Там философ критикует конвенциональную религиозность, сравнивая ее с верой Авраама, исходящей из абсурда, “верую потому, что абсурдно”. Я вижу искусство, как изначально абсурдную деятельность, и приложила эту мысль к типам художественных практик. У всех есть какое-то интуитивное знание о том, как должна выглядеть их работа, что для их работы верно, но кто-то априори верит этой интуиции и претворяет это в жизнь, а кто-то по сто пятьдесят раз все проверяет, верифицирует и сомневается. Я написала этот текст, как раз наблюдая за нашими практиками здесь. Мне казалось, Аня вообще не сомневается в своих интуициях, а я только и делаю, что сомневаюсь, все перечеркиваю, переделываю и стремлюсь к тому, чтобы это было очевидно для зрителя.

Анна Таганцева-Кобзева: Я еще не работала так долго в одной мастерской над одним проектом с другим художником. Вообще мне довольно сложно работать с кем-то, я очень люблю одиночество, особенно в работе, и на время проекта вообще проваливаюсь в социальную изоляцию. Но этот опыт был интересный и ценный, меня он многому научил. Я не могу сказать, что мне близка тема рыцаря веры или трагического героя. Я понимаю, что Кате близка, но я не сопоставляла себя с темой. Скорей даже это то, что можно назвать в нашем процессе противоречивыми темами. Я во многом в своих работах исследую тему ухода от антропоцентризма

Катя Гранова: Я ориентировалась на эту концепцию, потому что для меня это был заход к Гамлету. Гамлет не вполне поверил призраку. Если бы поверил, то пошел бы и убил Клавдия без лишних разговоров, а вместо этого он терзается, проверяет версию призрака с помощью спектакля для Клавдия, и все равно потом долго носится, страдает, занимается самоистязаниями, от чего в итоге и убиты вообще все. Я видела эту концепцию через призму искусства. Когда Аня мне предложила этот проект, я тогда подумала, что вот есть некий источник, из которого Гамлет черпает свою правду…

Анна Таганцева-Кобзева: Это не его правда! Это правда прошлого. Очень драматично, есть в этом бессмыслии и безумии пассивность Гамлета, как персонажа. Но я бы не хотела сильно связывать образ Гамлета с выставкой, это тема резиденции. Мы тут на этом огромном советском заводе, словно в средневековой крепости, наблюдаем за метелями, и месяц общаемся про Гамлета, смотрим постановки, и возвращаемся к теме средневековья. Этот дух как будто начинает здесь проявляться. А тема выставки это что-то, что вышло из всего этого. Две художницы, две структуры, которые переплетаются, такой плющ на стене замка.

Катя Гранова: Для меня история с Гамлетом проявилась в новой призме, через которую я смотрю на свою работу. Поле постоянного сомнения – это тоже нормально, тоже тип практики.

А вы делали какие-то совместные работы?

Анна Таганцева-Кобзева: Нет. У нас разные визуальные языки и персональные взгляды, поэтому нам важно было создать общее поле, где были бы слышны голоса художников, которые работают с разными темами. Это и есть особенность нашей выставки. Моя живопись здесь экспонируется довольно необычным образом, она помещена в средневековые пики, еще я использую чеканку с выжженными на ней узорами из трав, и объект из белого камня. В декабре я ездила в экспедицию на древнее караимское кладбище, и там были надгробные плиты, на которых в советское время сбивали надписи, связанные с имперской Россией. Сверху вся эта надгробная плита заросла плющом, то есть растение было последней силой, которое врастает и заполоняет свидетельства различных правящих режимов. Меня это тогда это очень тронуло, и я придумала эти объекты. Эти камни, как части крепостной стены, со сбитыми надписями и символами.

Травы для чеканки я тоже привезла из этой экспедиции, собрала их на склоне пещерного города. Я тогда уже начала по кусочкам собирать материалы для проекта. Здесь опять возникает тема древности и связи с местом. Это такие классические, натуральные материалы, историчные и сложные. Сама техника работы с ними сложна. Кстати, тут у меня нет диджитал работ, хотя в последних моих проектах у меня было много дополненной реальности, 3D скульптуры, например. Сейчас у меня появилось желание взаимодействовать с живыми материалами, с пространством.

Катя Гранова: Мы работали месяц, я сделала четыре живописных работы и фарфоровый объект, который в итоге не удалось вместить в экспозицию.

Аня отметила интересный момент, что она работает с цифровыми медиа, но здесь у нее возникло желание напротив – поработать с живыми материалами. Плюс здесь центральное место во многом занимает живопись. Насколько то, что вы сделали в резиденции, сопоставимо с вашими художественными практиками в целом?

Катя Гранова: Аня сразу говорит, что она мультидисциплинарный художник, я же себя позиционирую как художницу, работающую с живописью. Но на самом деле это не строго так. Как минимум потому, что мы с Аней состоим в самоорганизации АРXIV, которая занимается иммерсивными перформативными проектами, да и сама по себе я делала скульптуру, перформансы, печатную графику, керамику, видео, театральные постановки и все, что попадалось. Но в какой-то момент я поняла, что хочу копать вглубь, а не вширь, что, постоянно разрываясь между разными медиумами, я ни в один не погружаюсь достаточно глубоко, чтобы находить там свои «клады». Живопись это медиум с таким культурным приданным, что в нем можно копать вечно, но, чтобы что-то выкопать, надо копать долго. Я вижу живопись как акт оставления следа своего тела на поверхности. Мне однажды сказали, что мою живопись можно назвать операцией над телом картины. Мне это очень понравилось, потому что я происхожу из династии хирургов, так что идея мне нравится мне не только эстетически, но и роднит меня с моей семьей. Однако моя непосредственная практика – использование этого качества живописи для ощущения проникновения в документацию прошлого. Вот мы смотрим на старые фотографии в семейном альбоме или картины в музее, и можем только смотреть, ничего более, не можем внедрить в них свое тело, потрогать изображенное. Зрение – тоже телесный акт, об этом говорит Мерло-Понти, но мне всегда хотелось вовлечься в изображение более глубоко, дополнить этот взгляд чем-то еще, каким-то взаимодействием. Как когда влюбляешься в кого-то, хочется чего-то большего, чем просто смотреть. Фактически я беру фотографию и переношу основное содержание изображения на холст с помощью проектора. Я переношу его условно как есть, а потом как бы внедряюсь в него телом, разрушаю отношения фигура/фон, первый/второй план, главное/второстепенное. У меня все перемешивается, появляются спонтанные слои. Все происходит интуитивно, но энергия, которая двигает процесс это желание оказаться в другом моменте времени, нырнуть в него, разрушить временную линейность. В этом проекте мной двигало желание, может быть, играть Гамлета на сцене и быть в этих постановках, для этого и было нужно изучение темы.

Анна Таганцева-Кобзева: Для меня разные медиа это как разные языки. Для чего-то лучше использовать объекты или диджитал, для чего-то текст, а где-то мне интересен перформанс. Но, конечно, в моих работах мне очень важна живопись и графика, я очень люблю смешивать все. Мне очень интересен диалог между классическими медиа, совмещать их с диджитал, иногда с саундартом или м перформансом.

Про живопись, кстати, иногда говорят, что это устаревший медиум. Что вы можете по этому поводу сказать? На ваш взгляд, можно ли найти что-то новое, интересное в рамках этого медиума сегодня?

Катя Гранова: Я стандартно отвечаю на этот вопрос цитатой Лакана, что «устарело само понятие устарело». Когда говорят про смерть медиума (пафос-то какой), предполагается, что есть какая-то абсолютная общая история искусств с единым направлением развития, кто-то, кто это решает за всех как жить и что делать. Устарела для кого? Актуальна для кого? Я стараюсь избегать каких-либо высказываний, которые предполагают какую-то единую правду для всех. Дискуссии о том, что живопись устарела, уже более ста лет. Сто лет все говорят, что скоро все исчезнет, но живопись по-прежнему существует. Я лично люблю смотреть живопись. Я должна сказать, что современная живопись, от классиков вроде Сесили Браун и Марлен Дюма до Майкла Армитажа и Сани Канторовского, мне нравится значительно больше, чем живопись начала XX века, например. Мне радостно, что она появляется, и кто-то ее делает. Но это не значит, что я ожидаю такого же энтузиазма от всех. Кто-то любит суши, а кто-то торт-медовик. Мне нравится, что сейчас живопись находится в пространстве невесомости, мне кажется, еще 50 лет назад это было не так. Тогда живописцы, даже самые радикальные, все равно опирались на какие-то стандарты и методы. Сейчас самое интересное и сложное в живописи, что никто не знает, как надо, я должна сама это решить на каждом этапе работы. Да, я делаю объекты и перформансы и еще много чего, но живопись, на которой я сейчас сосредоточена, требует от меня значительно больше интеллектуальных и физических затрат, чем другие практики.

Анна Таганцева-Кобзева: Я не считаю, что живопись устарела, я считаю, что этот дискурс устарел, в условиях современной реальности он неактуален. Как можно говорить, что какой-то медиум в эпоху пост-пост интернета может быть устаревшим? Это абсурд. Для меня живопись это просто одно из медиа, всего лишь материал, с которым я хочу работать.

Автор интервью: Евгения Зубченко

Фото: Наталья Меликова