«Смерть — как тема для размышлений.
В галерее pop/off/art до 16 октября можно увидеть выставку-размышление художника Виталия Пушницкого на тему восприятия мира после смерти. «Gap» это состояние промежутка между мирами, состояние сознания вне своего тела. На выставке представлены новые живописные работы художника, а также 3 авторских анимации в формате 4К, которые в рамках выставки будут токенизированы и получат статус NFT объекта. Мы поговорили с Виталием Пушницким о работе над выставкой, его взаимоотношениях со зрителем, любимом медиа и о том, что молодой художник это не про возраст, а про сознание.
Вы говорите о том, что ваша живопись о восприятии мира, когда у человека не будет тела. По факту речь о смерти, вы же называете это состоянием промежутка между мирами. Почему вам интересно работать именно с темой смерти?
Виталий Пушницкий: Мы живем с идеей смерти с момента, как родились. Как в анекдоте: когда вы начали думать о смерти? Да всегда я думал о смерти, потому что она нас никогда не оставляет. Вопрос только, чем для вас является смерть. Для кого-то это трагедия, кто-то ее боится, кто-то ее не боится, кто-то ее ищет, кто-то о ней читает. А кто-то надо мной смеется: ну, Пушницкий всегда о смерти. Выставка названа «Gap». Слово переводится как «промежуток», взято мной из буддистских трактатов. Англичане назвали в своем переводе «Тибетской книгой мертвых», чтобы сразу было понятно, о чем там речь. Тексты о смерти — это исследование о том, что с тобой будет, когда ты покинешь тело. При условии, что вы верите, что ваше сознание непрерывно. Это и есть главный вопрос. И одного ответа здесь нет. Есть только подход к этому вопросу. Но существуют учения, которые несут опыт в этом вопросе. Мы с нашим критическим европейским умом можем спросить: а кто подтвердит эти данные? Как мы это проверим? Мы можем только совпадать с желанием, что это будет так, либо отрицать. И это, в сущности, одинаково правомерно. Смерть как тема для искусства — такая же благородная, как и любая другая тема. Я не считаю, что она страшна или что она отрицает жизнь. Это обрамление всей нашей деятельности, всех наших помыслов. Неплохо всю свою жизнь примерять к финалу. Лишние вещи не делаешь, освобождаешься от сомнительного и ненужного, если вспомнишь, что к тебе смерть имеет отношение. Мы же обычно думаем, что это не про нас, а про соседей. Для меня сейчас это мой плановый проект. Это некая интеллектуальная задача, над которой я размышляю.
Отмечается, что графическая серия «Plants», отдельные работы из которой представлены на выставке, развивалась параллельно с текстом книги, законченной вами в этом году. А что это за книга?
В.П.: Я начал писать в прошлом году текст. Он был посвящен контакту человека и растения. Казалось бы, тема книги, «зеленая», и на повестке дня. Мне сейчас нравится биология, я несколько лет назад увлекся цветами и растениями, всем тем, что нас обычно окружает и что раньше меня не волновало. Я не касался раньше биологии, и увлекся соответствующей литературой, стал читать разных известных биологов. Возникли некоторые идеи, что можно было бы как футуристы 20-х годов, итальянские футуристы и наши, взять такую наглую идею изменения общества, и его улучшения. Это была идея текста, который наивно предложит людям жить лучше и красивее. Я начал с этого. Но одно дело идея, а другое — результат. Пишешь и понимаешь, что выраженное словами невозможно принять серьезно. Это другой жанр, другие доли твоего мозга начали работать, которые отвечают за текст и не связаны с первичными намерениями, побудившими его написать. И я начал переосмысливать все. И идею, и намерение, и текст, и форму. Я что-то писал, потом выкидывал, и в конце концов, на четвертую попытку, когда я уже думал, что ничего не получится, вдруг понял, что в таком состоянии она может существовать. Но мне пришлось все изменить, включая идею. Поэтому некий продукт произошел, но он был не тот, с чем я к нему подходил. Называется этот текст довольно просто — «САД».
Вы работали над графической серией и книгой параллельно? Каким образом работы связаны с книгой?
В.П.: Все связано друг с другом. Каким образом ваш свитер связан с вашим телом? Он на вас сидит. Он вроде бы и ваш, а вроде бы и нет. Вы можете его одеть, можете его снять, но сейчас он сидит на вас. Какая связь? Сейчас она прямая. Но она к вам не относится навсегда, вы же можете поменять свитер. Точно так же работы отражают поиск. Вы можете в этот момент что-то искать, а затем вы будете искать уже что-то другое. На какой-то момент мы отождествляем себя с этим поиском. Нужно было создать такой контекст изображения, который был бы связан самой сутью изменения понятий, которые были отражены в тексте. Книга получилась про связь нескольких идей и, в том числе, прикоснулась к теме потери тела. На этой выставке так же две темы. Тема развоплощения и тема размышления о следующих вопросах: где мы живем; кто живет; что является материальным воплощением; что является границей нашей жизни.
Помимо живописных работ на выставке также представлены три авторских видео в формате 4К, которые в рамках выставки будут токенизированы и получат статус NFT объекта. Это первый подобный опыт и для вас, и для галереи. Чем вас заинтересовала технология NFT?
В.П.: Это хайповая тема, модная. Я уже писал отзыв, что я думаю об NFT. Это помойка всего, там нет отбора специалистов, нет канонов качества, да и слава богу. Я это делаю, поскольку считаю, что NFT очень хорошо совпадает с форматом посмертного состояния. У токена нет тела, только образ и он не существует физически. Вы можете его купить/продать, но не можете с ним вступить во взаимосвязь как с физическими объектами искусства. Это как Астрид Линдгрен писала о Карлсоне, который предложил Малышу продать свои большие пальцы на ногах. Малыш спрашивает: «Как же ты будешь жить без больших пальцев?» А Карлсон ответил: «Я не собираюсь тебе их отдавать. Ты просто будешь смотреть на мои пальцы иногда и думать, какие у меня теперь есть прекрасные большие пальцы». Это, конечно, ирония. Я люблю попробовать что-то новое, чтобы понять изнутри этот опыт. Невозможно что-то отвергать или ругать, когда ты к этому не имеешь никакого отношения. Поэтому я решил делать, но вкладываться так же серьезно, как и в любой другой проект, чтобы мне было не стыдно за качество. Я вступил в коллаборацию с Павлом Андреевым для создания нашего общего продукта, и он вложился с полной ответственностью, с которой позволяли технические ресурсы. При том с темой «gap» формат совпадает на сто процентов. Она продолжается в этом медиа с теми же композиционными ходами, что и в живописи, но посредством другого инструмента.
Вы мультимедийный художник, а есть ли медиа, с которыми вам особенно нравится работать? Или даже так: если бы вам сказали, что вы можете оставить только один медиум, то, что это было бы?
В.П.: Живопись для меня оптимальна. Мне нравится ее универсальность, тактильность и размер. Большой масштаб — это довольно сложно, я имею в виду более трех метров, нужно иметь правильное место, в которой ты можешь это делать. Маленький формат, кабинетный, мне не удобен, он для меня труден в высказывании. А вот средний формат — мой оптимальный. Это не говорит ни о стиле, ни о способе. Средний размер адекватен размеру тела. Все пластическое искусство это работа тела с материалом. Как танец. Мы же танцуем телом. Поем тоже телом. Получается, тело в искусстве — это основной инструмент. И адекватно масштабу тела изящней всего высказываться. Я к этому и веду.
Делите ли вы свое творчество на какие-то этапы? Можно ли говорить, что сейчас у вас новый период?
В.П.: Делите ли вы сутки на день и ночь?
Да.
В.П.: А кто-то не делит. Но это не значит, что этого нет. Логично?
Логично.
В.П.: Вот видите. Не важно, что я думаю, важно, что это происходит само собой. Мы даже не знаем, как. Просто вдруг оборачиваясь, ты понимаешь, что ты в другом этапе. А не то, что я перехожу и назначаю новый этап со словами, что сегодня я другой человек.
Важно ли для вас взаимодействие со зрителем? Что вы от него ожидаете? Допускаете ли вы свободную интерпретацию с его стороны или даже ошибочную?
В.П.: Ни для кого не секрет, что автор умер. Мы давно констатируем смерть автора. Автор делает свое дело, когда он находится в процессе, но, когда оставляет работу, он уже ею не владеет. Ею владеет уже другой, кто на нее смотрит и интерпретирует. Тот, кто интерпретирует, дописывает ее по-своему. Заметьте, интерпретаций может быть довольно много. Никакой особой объективности в моих высказываниях нет. Так же, как и объективности в интерпретации зрителя. И сейчас я такой же субъективный зритель, как и вы. Безусловно, любой человек имеет свое личное, оправданное им отношение к объекту, а не мое, которое я намеревался показать.
На ваш взгляд, как изменился зритель за последние 10 лет? Стал ли он лучше понимать современное искусство?
В.П.: Я не специалист, я не знаю. Более того, для меня не существует абстрактного зрителя. Когда мы говорим о человеке вообще, то, что это такое? Существо на двух ногах, с двумя руками и с головой? Что это значит — не совсем понятно. У меня есть круг людей, которые совпадают со мной в интересах и в поиске. И мы друг друга понимаем. Но это не значит, что другой зритель должен быть таким. Я ориентируюсь на свой круг. Это узкий пласт, сегмент, говорящий со мной на одном языке. Я с ними больше контактирую и больше стыкуюсь, но это только сегмент.
Следите ли вы сейчас за кем-то из молодого поколения художников?
В.П.: А что такое молодой художник?
По стандартам институций считается, что это человек до 35-ти лет.
В.П.: А 36 — уже не молодой? А если он молодо выглядит? Он молодой или все-таки уже старый? А если ему 30, а он выглядит на 60? Молодой или нет? У меня есть знакомые, довольно молодые, но мыслят, как старшие поколения. Статично, деспотично, иногда узко агрессивно. И можно ли сказать, что они молодые? А есть люди, например, Мик Джаггер, которому уже к 80-ти, а он делает и развивает современную музыку. Можно ли сказать, что он не молод? Да, но он делает все так энергично, как если бы он был молод. Получается, мы должны говорить не о формальной молодости человека, а о молодом сознании, которое он проявляет. Есть группа людей, которые занимаются современным творчеством. Без возраста. Иначе это разделение людей по возрастному признаку, что уже эйджизм. Мы пытаемся исправить подобные отношения в жизни, а проявление в искусстве почему-то делим людей по возрастам. Вот вы молодой, а вы — уже нет. Получается, что это не совсем этично? Лучше всего отмечать людей по таким признакам: кто глубоко мыслит, а кто нет; интересующихся одними вещами или другими; решающих вопросы или не могущих решить эти вопросы. Есть молодые люди гениально решающие глубокие вопросы. Среди них есть девушки, очень талантливые. Я не так много вижу молодых людей, сейчас женское время, очень много женщин в искусстве разного возраста. Это вал талантов. К примеру, Таисия Короткова, которая сделала в этом году прекрасную выставку в Третьяковке. Вроде бы даже изменилась в привычном всем уже собственном языке. Если человек может себя менять и превозмогать даже собственные каноны, это говорит о том, что человек развивается. Это большая работа — не стагнировать. Но в основном все стремятся к успеху, а успех понимается формально. Это значит, что тебя должны узнавать. Поверхностный взгляд. Очень часто люди действуют так и получают то, что они хотят, но мне подобное кажется не слишком интересным. Я знаю молодых людей 20-лет, и иногда моложе, мыслящих очень глубоко. Потрясающие люди с точки зрения знания философии, чистоты суждений, внимательности. Это опять не связано с возрастом. Так что я бы предпочел выйти из тезиса про возраст и остаться в тезисах персональных качеств художника.
Интервью: Евгения Зубченко
Фотографии предоставлены галереей pop/off/art
